Воспитательной работой среди личного состава авиационных частей Севастопольского оборонительного района руководили непосредственно командующий генерал-майор авиации Н. А. Остряков и военком бригадный комиссар М. К. Степаненко. Они проводили совещания политработников и партийно-комсомольских руководителей, бывали на партийных и комсомольских собраниях, выступали на них, рассказывали о боевых успехах эскадрилий, помогали устранять недостатки.
С каждой встречей с Николаем Алексеевичем Остряковым я все больше проникался уважением к его таланту руководителя огромного коллектива в различных условиях обстановки, умению разговаривать с людьми, находить к каждому подход, его такту и обаятельности.
Генералу Острякову мы стремились подражать, хотя далеко не у всех это получалось. Для него на первом плане был человек. О людях он постоянно думал и заботился. Мы никогда не видели и не слышали, чтобы он строгим командирским языком приказывал или тем более отчитывал кого-нибудь из подчиненных. Благодаря личному общению с людьми командующий хорошо знал командиров полков, эскадрилий и звеньев, летчиков, инженеров и многих техников. К каждому относился с уважением, интересовался состоянием здоровья, настроением. Женатых расспрашивал о семьях...
В середине декабря 1941 года мы узнали, что Остряков все же добился разрешения летать на боевые задания. Справедливости ради следует сказать, что некоторые командиры даже ниже его рангом не всегда рвались в раскаленное небо Перекопа, а тем более Севастополя. Так что своим примером командующий преподал им очень наглядный урок, и до конца войны все командиры полков и дивизий летали на боевые задания. А генерал-майор авиации Н. А. Токарев и подполковник Н. З. Павлов отдали свои жизни во имя победы.
Летал теперь генерал Остряков регулярно, словно бы наверстывая упущенное не по своей вине, и подчас весьма рискованно, на что неоднократно ему указывал Военный совет флота, а затем все-таки запретили полеты - вначале за линию фронта, а потом и на прикрытие с воздуха Севастополя. Однако наш командующий "вел неравную борьбу" с Ф. С. Октябрьским и Н. М. Кулаковым, добиваясь снятия ограничений, тем более что освоил новый для него тип истребителя и стал летать на боевые задания на Як-1.
Под стать командующему был начальник летной инспекции ВВС флота майор Николай Александрович Наумов, ставший впоследствии генерал-лейтенантом авиации, Героем Советского Союза. Они чем-то напоминали и в то же время дополняли друг друга. Летали всегда в паре, а поскольку Наумов имел за плечами уже не один десяток боевых вылетов и несколько побед в воздушных боях, то Остряков как бы учился вначале у него тактическим приемам борьбы с фашистскими самолетами. Учиться у подчиненного он не стеснялся и не только говорил об этом открыто, но и всем командирам советовал придерживаться такого правила.
Мне неоднократно случалось бывать по разным поводам у Николая Алексеевича Острякова, и всегда речь шла о чем-то значительном. Вот и в тот раз, направляясь к нему по вызову, ломал голову над вопросом: какую новую задачу поставит командующий?
Вошел в знакомый кабинет не без волнения. А генерал тепло поздоровался, предложил сесть и запросто начал:
- Не вижу плохого в том, если скажу, что лично мне ваша эскадрилья нравится. И не только тем, что в ней много хороших летчиков. Важно, что в короткие сроки создан крепкий боевой коллектив, а это, знаю, дело далеко не легкое. Вот и ответь мне по-честному: здорово вымотались, нет ли желания отдохнуть?
Не поняв, куда клонит генерал, я несколько растерялся, молча смотрел на него, собираясь с мыслями. А Остряков, словно прочитав все это на моем лице, улыбнулся и продолжил:
- Ладно, не буду говорить загадками. Все очень просто: вы, наверное, знаете, что в районе Омеги, на берегу Круглой бухты, мы создаем дом отдыха для летного состава, где пилоты могли бы восстанавливать силы. Но он откроется не раньше чем через три недели. А сегодня утром я получил телеграмму с Кавказа от начальника штаба 62-й авиабригады полковника Коновалова, который сообщил, что денежный аттестат, посланный вами жене, вернулся. Трудно представить, на что она теперь там существует, ведь уже прошло три месяца...
Стоит ли говорить, насколько такое сообщение было для меня неожиданным и тревожным. Но что же делать, чем я могу помочь семье, попавшей в бедственное положение?
А генерал, сделав небольшую паузу, чтобы дать мне собраться с мыслями, продолжил:
- Я вызвал с Кавказа капитана Коробицына, который вас подменит. А вы отправляйтесь разыскивать жену с сыном - указания генералу В. В. Ермаченкову о выделении вам для этой цели самолета я дам сегодня вечером. Заодно и отдохнете.
- Товарищ командующий! Когда прибудет Коробицын, мне нужно будет немного полетать с ним на боевые задания, чтобы ввести его в курс обстановки под Севастополем, тем более что она сейчас вновь обострилась, - заявил я, преодолев естественное желание немедленно броситься на помощь самым близким для меня людям.
- Правильно говорите, но все же подумаю, - заключил Остряков. - А ваша жена, насколько помню, парашютистка, она ведь в свое время в Тушине прыгала!
- Было такое, товарищ командующий. Но, простите, откуда вы об этом знаете?
- Тушино, Тушино... - в раздумье, на минуту предавшись воспоминаниям, произнес Николай Алексеевич. - Мое родное небо. Сколько людей приобщило оно к авиации - не счесть! Ведь я там не один год был инструктором по парашютному спорту. А авиационные праздники в Тушино - это же на всю страну! Разве можно хоть что-нибудь или кого-нибудь из этого прошлого забыть... Ну, впрочем, хватит воспоминаний. Сейчас главное - решать сегодняшние неотложные задачи и смотреть в будущее. Ну а как помочь вашей семье, уточним и обязательно примем меры.
Обстановка действительно в те дни резко осложнилась, и розыск семьи пришлось отложить на целый месяц. Но тот разговор подтвердил, что судьбу каждого подчиненного наш командующий принимал близко к сердцу. И вот еще одно тому свидетельство - одно из многих.
В начале марта 1942 года прибыли в Гайдук под Новороссийском раненые капитаны А. И. Коробицын и П. С. Пономарев. Каждый из них - с запиской от Острякова. У Пономарева, которому снарядом раздробило кисть левой руки, имелось предписание на имя начальника 40-го госпиталя. Командующий просил медиков сохранить Петру Степановичу не только руку, но и его самого как летчика. Аналогичная просьба излагалась и профессору Филатову относительно Коробицына, которому в результате ранения грозила потеря зрения правым глазом. Добавлю, что еще до того полковник П. Г. Коновалов получил от Острякова указание о немедленной отправке этих раненых самолетом - одного в Ташкент, другого в Сочи.
Вспоминая о генерале Острякове, нельзя не сказать и о его ближайших соратниках по руководству военно-воздушными силами флота, разбросанными от Севастополя и далее по побережью Кавказа от Анапы до Поти. В сложной работе ему помогали военком бригадный комиссар М. Г. Степаненко, заместитель генерал-майор авиации В. В. Ермаченков, начальник штаба полковник В. Н. Калмыков, главный инженер военинженер 1 ранга Н. Т. Земцов и начальник тыла полковник М. Д. Желанов. Командующий сумел создать дружный и сплоченный коллектив руководителей, в котором каждый вносил весомый вклад в общее дело.
Большую роль в этом коллективе играл военком Михаил Гаврилович Степаненко. Впервые я встретился с ним в 1938 году на Дальнем Востоке. Будучи тогда комиссаром 7-й авиабригады, он посещал наш 14-й полк в разгар боевых действий в районе озера Хасан. Образованный и опытный политработник, он сразу завоевал у воинов части прочный авторитет. В мае 1940 года Михаил Гаврилович возглавил партийно-политическую работу в ВВС Черноморского флота, успев до этого овладеть летным делом.
В самом начале войны Степаненко очень много сделал для мобилизации авиаторов-черноморцев на тяжелую и упорную борьбу с немецкими захватчиками. Работу свою и всего политаппарата соединений и частей сосредоточивал прежде всего на передовых аэродромах. Много раз бывал и в 3-й эскадрилье.