Врагам удалось подбить мотор, он стал давать перебои... Выходя из под удара, удалось сделать энергичный переворот через крыло и спикировать почти до самых волн...
Фашисты, видимо опасаясь появления наших бомбардировщиков и торпедоносцев, не стали преследовать подбитый истребитель. Они остались над своим конвоем, прикрывая его с воздуха.
Пока тянул мотор, Саша летел к берегу, передавая по радио все, что с ним произошло. Он сообщил, как вел бой, как удалось выйти из него. Передал: мотор поврежден, тянет к берегу. Оставалось несколько миль...
- Мотор сдал... Сажусь на воду... Квадрат... Высылайте катера! Катера!
И вдруг раздался охваченный смятением голос:
- Фонарь! фонарь заклинило!.. Не могу открыть... Не могу...
Так трагически оборвалась короткая жизнь моего брата Саши, прославленного воздушного разведчика Краснознаменной Балтики. Оборвалась в те часы, когда на обожженную и изуродованную войной землю родной Отчизны пришла наша Победа.
Давно ушли в историю годы Великой Отечественной войны. Нас, соратников Бориса Сафонова, осталось в живых немного, а в строю и того меньше. Герои Советского Союза Павел Климов, Николай Бокий, бывшие пилоты-сержанты, теперь полковники. Они продолжают службу в авиации, учат молодежь стойкости, мужеству, верности воинскому долгу.
Остальных не пощадило время. Перенесенные невзгоды, ранения, да и возраст сказались. Боевые друзья ушли в запас, в отставку. Герои Советского Союза Александр Коваленко, Владимир Покровский, Захар Сорокин, Петр Коломиец стали сугубо гражданскими людьми, и все в меру своих сил трудятся на благо нашей Родины.
До сентября 1950 года я не расставался с небом и морем, продолжая военную службу в штабе авиации Военно-морских сил. Потом по состоянию здоровья уволился в запас.
Тяжело пережил увольнение: заболел... Прошел год, и передо мной встал сложный вопрос: "Что делать?"
В поисках своего места в жизни решил заняться литературным трудом. Иногда печатался, а удовлетворения не получал: заедали избитые штампы, техницизмы, второстепенные подробности, от которых не знал как избавиться.
Пытался обращаться за помощью к профессиональным литераторам. Одни предлагали соавторство, другие давали понять: "Не за свое дело берешься". Такой ответ я получил от известного журналиста, который, прочитав мой рассказ, заметил:
- Вы написали точно так, как я, не умея летать, взял бы да и сел в ваш истребитель и поднялся в воздух...
В беспощадном приговоре, наверное, была доля истины, но внутренне я не соглашался. Хотелось писать...
Выход из затруднительного положения один - учеба. Надо поступить в литературный институт, получить необходимые знания и навыки. Однако как осуществить надуманное, когда у тебя за плечами 40 лет, подорванное войной здоровье?
Первыми, кому я высказал свою затаенную мечту, были самые близкие товарищи.
- Учиться? В твоем возрасте? Да ты ненормальный: год-два протянешь, а там и на погост. И чего человеку надо? Жил бы в свое удовольствие... Чудак!
Другие пытались доказать:
- Пушкин в литературном институте не учился, а стал знаменитым поэтом. Все дело в таланте. Если его вам мама при рождении не дала, в аптеке таланта не купишь. Так что учиться в институте не обязательно.
- Что верно, то верно - таланта не купишь, - согласился я. - А все же учиться надо.
Совсем по-иному к моим планам отнеслись поэты Сергей Александрович Васильев и Александр Алексеевич Жаров. Они одобрили мое намерение и во многом помогли.
Сергей Васильев посоветовался с генеральным секретарем Союза советских писателей Фадеевым. Александр Александрович сказал ему:
- Пусть товарищ поступает, а что касается возраста, препятствий чинить не будем.
Написанные мною рассказы отвечали требованиям приемной комиссии.
Четыре вступительных экзамена из шести я сдал с оценкой "отлично", один на "хорошо". Предстояло выдержать последний - по иностранному языку. Вот тут-то я и зашел в тупик... Действительно, какой сдавать язык, если, кроме русского, я ни одного не знал. Решил сдавать английский. Довод нашел "веский": летал на "хаукер-харрикейне" и около двух месяцев общался с английскими летчиками на фронте...
Больше часа мучительно переводил с английского на русский экзаменационный текст. Потом столько же страдала преподавательница Нина Владимировна Лебедева. Терпеливо выслушав корявую английскую речь, словно извиняясь передо мной, сказала:
- Вы очень старались, товарищ... но, к сожалению, больше тройки поставить не могу...
- Тройку?!
Я не поверил своим ушам: о большем и не мечтал.
И, чтобы преподавательница не передумала, скорей под руку ей экзаменационный лист. В последней графе - иностранный язык - появилась, дороже иной пятерки, тройка - как говорят студенты, "государственная оценка". Меня зачислили на первый курс Литературного института имени А. М. Горького при Союзе советских писателей.
В течение первого семестра от наук и "новых открытий" пухла голова. Уставал так, что порой казалось - не выдержу, брошу. И в трудные дни меня всегда поддерживали добрым словом друзья. Один из них как-то сказал:
- Понимаю, учиться в твоем возрасте трудно. Очень. И все же завидую тебе. Да, завидую. Ты познаешь новое, а что познается и к тому же прочно оседает в памяти, приносит радость. Вспомни прежние свои годы учебы - ведь это было самое лучшее время. Вот и сейчас к тебе пришло оно. Ты снова вернулся к молодости, а это - счастье. Неоценимое счастье. И за него нужно бороться. Не бросай, Сергей, института. Учись. Ты не заметишь, как пролетят пять лет, а там сам оценишь эти годы.
Кончился первый семестр. Начались экзамены, а с ними невероятное волнение. Иногда казалось, что в голове у меня сплошной сумбур, все перепуталось. И вдруг в зачетной книжке первая четверка, за ней вторая, а затем и две пятерки. Результаты экзаменов окрылили, и в учебе наступил перелом.
В дни студенческих каникул я отдохнул, а потом с головой ушел в учебу, забыл про свои недуги. Окруженный жизнерадостными молодыми поэтами, прозаиками, драматургами, критиками, сам помолодел.
С увлечением слушал и конспектировал лекции, и передо мной, как перед прозревшим слепцом, открывался новый, чудесный мир. И этот мир помогли познать профессор Валентина Александровна Дынник, женщина высокой культуры, больших знаний, увлекательно читавшая лекции по классической французской литературе; доцент Владимир Александрович Архипов, майор запаса, бывший фронтовик и прекрасный знаток классической русской литературы XIX века, тот самый доцент, на лекции которого к нам ходили студенты из других гуманитарных институтов и университета. А разве забудешь лекции профессора Павла Ивановича Новицкого о советской литературе; глубокие по содержанию, образные по форме лекции по истории СССР доцента Михаила Александровича Водолагина или кандидата филологических наук Нины Петровны Утехиной, открывавшей студентам неисчерпаемую сокровищницу великого русского языка!..
Известный писатель Владимир Германович Лидин, наш литературный наставник, учил меня литературному мастерству и трудолюбию.
И вот пять лет учебы пролетели. Защищен диплом - рассказы о летчиках. Последние государственные экзамены. Потом настала пора расстаться с друзьями, товарищами. Одни уехали в города и села необъятной нашей страны, другие - за ее пределы: в Болгарию, Румынию, Чехословакию, Польшу. Но расстояния не мешают нашей дружбе. Она продолжается.
С окончанием института передо мной открылась интересная творческая жизнь. И хотя теперь "вечное перо", а не ручку управления истребителя держит моя рука, я не покинул своих товарищей - военных летчиков. По-прежнему я с ними в строю, а мое сердце и моя жизнь - с любимой авиацией.
Москва, 1957-1960 гг.