Дельрей повернулся и вышел из кабинета. Вернувшись к себе, он ограничился коротким нервным хохотом.
Третьеклассники?..
Затем вынул мобильник — послать эсэмэску Серене, что скоро будет дома.
84
Линкольн Райм поднял голову и увидел на пороге Рона Пуласки.
— Новичок, что ты здесь делаешь? Я думал, ты проводишь опись вещественных доказательств в Куинсе.
— Да, я был там. Но только… — Его голос сорвался, словно заглохший мотор автомобиля.
— Только — что?
Время приближалось к девяти часам вечера, и они были одни в гостиной у Райма. С кухни доносились приятные домашние звуки — Амелия с Томом готовили ужин. Райм вспомнил, что уже давно миновало время его повседневного коктейля, и сейчас Линкольна немного раздражало, что никто не позаботился налить виски в его пластиковый бокал.
Оплошность, которую по его указанию исправил Рон.
— Это не двойной, — буркнул Райм.
Пуласки его не услышал. Он подошел к окну и уставился на улицу.
Сцена как будто из старого английского фильма, подумал Райм, и начал потягивать любимый напиток через соломинку.
— В общем, я принял решение. И хотел сообщить о нем вам первому.
— В общем? — переспросил Райм.
— Я хотел сказать, что принял решение.
Райм поднял бровь. Он не собирался подталкивать Пуласки к исповеди. Интересно, что же последует за таким вступлением, подумал он, хотя, вероятно, уже знал что. С одной стороны, вся жизнь Райма была посвящена науке, но с другой — ему приходилось руководить сотнями подчиненных и полицейских. И, несмотря на его раздражительность, грубоватость, приступы дурного настроения, он всегда был рассудительным и справедливым боссом.
По крайней мере пока вы честно выполняли свою работу.
— Продолжай, Новичок.
— Я ухожу.
— Откуда?
— Из полиции.
— А…
Райм стал обращать внимание на язык тела с тех самых пор, как познакомился с Кэтрин Дэнс, и понял, что сейчас Пуласки излагает перед ним давно и много раз отрепетированный текст.
Рон провел рукой по своим коротко остриженным светлым волосам.
— Уильям Брент.
— Агент Дельрея?
— Да, сэр.
Райм хотел было напомнить молодому человеку о том, что он не любит, когда к нему обращаются с такой официальной почтительностью, но вместо этого только сказал:
— Продолжай, Пуласки.
С мрачным лицом и потемневшим от бесконечных раздумий взглядом Рон уселся в скрипучее плетеное кресло рядом с Раймом.
— Дома у Гальта я был очень напуган. У меня началась паника. Я утратил здравый смысл. И забыл о своих обязанностях. — И, как бы подводя итог, добавил: — Я не смог оценить ситуацию должным образом и повести себя так, как требовали обстоятельства.
Он напоминал школьника, который не знает толком ответов на тест и потому быстро их проговаривает в надежде на то, что какой-нибудь из них попадет в цель.
— Он же вышел из комы.
— Но он мог умереть.
— И по этой причине ты собираешься уйти?
— Я совершил ошибку, которая едва не стоила человеку жизни… Я не могу ручаться, что сумею выполнять свои обязанности с необходимой эффективностью.
Господи, где он только таких слов набрался?
— Речь идет о несчастном случае, Новичок.
— Который мог бы и не произойти.
— То же самое можно сказать обо всех несчастных случаях.
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, Линкольн. Я все обдумал.
— А я все-таки считаю, что ты должен остаться. Уход из полиции будет для тебя ошибкой.
— Сейчас вы, наверное, будете говорить о том, как я талантлив и что могу принести большую пользу?
На лице полицейского появилось скептическое выражение. Парень был все еще очень молод, но сейчас выглядел намного старше того Рона Пуласки, с которым несколько лет назад познакомился Линкольн. Работа в полиции быстро старит людей. «Так же как и работа со мной», — подумал Райм.
— Знаешь, почему ты не можешь уйти? Потому что если ты уйдешь, то будешь самым настоящим лицемером.
Пуласки непонимающе заморгал глазами.
— Ты упустил свой шанс, — продолжал Райм, и в его голосе зазвучали жесткие нотки.
— Что это значит?
— Я объясню. Так случилось, что ты облажался и по твоей вине серьезную травму получил какой-то человек. Но когда выяснилось, что Брент — преступник с большим стажем, ты решил, что получил помилование. Так?
— Ну… думаю, что… наверное…
— И тебя внезапно перестало волновать твое собственное преступление. И по какой же причине? По той, что пострадавший не совсем человек, а тот, кто не заслуживает такого высокого звания, — уголовный преступник. Ведь так?
— Нет, я просто…
— Позволь мне закончить. В то мгновение, когда ты сбил этого парня, тебе нужно было сделать выбор. Либо ты решал, что совершил нечто несовместимое с твоим пребыванием в полиции и в таком случае должен был либо сразу же подать в отставку, либо принять случившееся и научиться с ним жить. И не имеет никакого значения, кто был человек, пострадавший по твоей вине: серийный убийца или проповедник в его приходе. Теперь же, по прошествии времени, хныкать по поводу случившегося — значит, проявлять элементарную интеллектуальную нечестность.
Глаза парня сузились от гнева, он собирался что-то возразить, но Райм продолжал:
— Ты совершил ошибку, а вовсе не преступление… В нашем деле случаются ошибки. Но проблема в том, что нашу ошибку нельзя сравнивать с промахом бухгалтера или сапожника. Наша оплошность часто может стать причиной гибели человека. Но если мы из-за нее остановимся и будем стоять сложа руки, оплакивая собственную несостоятельность, то так никогда не сможем ее исправить. Мы будем постоянно оглядываться на нее, а вокруг нас станут погибать люди только потому, что из-за своей прошлой вины мы не сможем добросовестно выполнять свою нынешнюю работу.
— Легко вам говорить, — злобно огрызнулся Пуласки.
Правильная реакция, подумал Райм, но сохранил мрачное и серьезное выражение лица.
— Вы же сами в такую ситуацию никогда не попадали, — пробормотал молодой человек.
Конечно, попадал. И совершал ошибки. Десятки, если не сотни ошибок. Много лет назад Райм совершил ошибку, из-за которой погибли ни в чем не повинные люди и в результате которой он, расследуя обстоятельства происшедшего, познакомился с Амелией Сакс. Но Линкольну не хотелось в данный момент прибегать к аргументации «братьев по несчастью».
— Не в этом же суть, Пуласки. Суть в том, что ты уже принял решение. Вернувшись сюда с уликами из квартиры Гальта, после того как сбил Брента, ты потерял право на отставку. Поэтому здесь говорить уже больше не о чем.
— Воспоминания меня просто изводят.
— Значит, пора сказать им, какими бы они ни были: прекратите меня изводить. Важной частью умения быть хорошим полицейским является способность построить прочную стену между сегодняшним днем и днем вчерашним.
— Линкольн, вы меня не слушаете.
— Я тебя выслушал, обдумал все твои аргументы и отверг их. Они неосновательны.
— Для меня они вполне основательны.
— Нет, ты ошибаешься, и я объясню тебе почему. — Мгновение Райм колебался. — Потому что они неосновательны для меня… а мы с тобой очень похожи, Пуласки. Мне чертовски не хочется это признавать, но от правды не уйдешь.
Молодой человек изумленно взглянул на Райма.
— А теперь забудь все то дерьмо, которым ты тут забивал мне уши. Я рад, что ты пришел, так как ты мне нужен для одной работы. В…
Пуласки холодно рассмеялся.
— Я ничего не собираюсь делать. Я подаю заявление об уходе. И я не буду вас слушать.
— Как бы то ни было, ты же не уходишь прямо сейчас. Ты можешь сделать это через несколько дней. Ты мне нужен. Дело — твое дело не в меньшей степени, чем мое — еще не закончено. Мы должны быть уверены, что Логану не удастся уйти от ответственности. Ты согласен со мной?
Тяжелый вздох.
— Согласен.
— До того как Макдэниела сняли с должности и отправили в «облачную зону» или куда-то еще, он успел поручить своим людям провести обыск кабинета Боба Кавано. Нас они туда не пригласили. Сотрудники отдела по сбору и работе с вещественными доказательствами ФБР — вполне профессиональные ребята, я к ним претензий не имею. Но мне хотелось бы, чтобы и наши люди поучаствовали в криминалистической экспертизе. И я хочу, чтобы этим занялся именно ты. Логан говорил, что существует целый картель, и нам нужно сделать все, чтобы никому из его членов не удалось выйти сухим из воды.