– Это чтобы, спросонья, ты мои ключи не уволокла.
Да, это было предложение жить вместе. Сколько я раздумывала? Не существует такой ничтожной цифры. Мы стояли и целовались, сжимая в руках куски холодной стали, дающие нам шанс узнать и полюбить друг друга ещё больше.
****
Прошла пара недель с того момента, как мои вещи дополнили комнаты квартиры Пола. Мы сразу договорились оповещать друг друга, если то или иное действие выходит из рамок допустимого противоположной стороны. И пока что всё шло гладко.
Я была счастлива, я торопилась наслаждаться своим счастьем, я села за телефон и начала обзванивать друзей, знакомых и родных, чтобы сообщить свои новые координаты. Правда, из родных у меня осталась только тётка, и та в Колорадо. И это было очень своевременно. Буквально через три дня раздался звонок и мне сообщили, что тётя Хильда в тяжёлом состоянии в больнице. Видимо, услышав мой счастливый голос, она не хотела меня расстраивать, а может и вообще не хотела говорить о своём состоянии. Я взяла отгул и полетела к ней.
Колорадо встретил меня холодной погодой и проливными дождями. Забросив багаж к тёте на квартиру, и переодевшись в сухие вещи, я сразу же поехала к ней в больницу. Там я узнала, что у неё последняя стадия рака головного мозга, и что ей остались считанные дни. Я старалась проводить с ней как можно больше времени. Наверное, хотела компенсировать дефицит внимания, который у неё был в избытке после того, как я переехала учиться и работать в Нью-Йорк. Я была ей очень благодарна за то, что она вырастила и поставила меня на ноги. Родители не могли потянуть моё обучение. Тогда тётя Хильда пришла на помощь, решив проблему оплаты института. Хоть она никогда и не жила в роскоши, но все свои накопления пожертвовала мне.
Её болезненные приступы становились с каждым днём всё сильнее и чаще. Смотреть на это было невыносимо.
Днём, в разговорах и хлопотах, я ещё как-то немного отвлекалась. Но вечером, когда я приходила в квартиру, накатывало и меня начинало ломать. Я абсолютно забывала про больницу и мне становилось стыдно от этого осознания. Я не находила себе места. Я не могла нормально есть и спать. Тело буквально скручивало. Я поджимала ноги к животу и обнимала себя руками. Алкоголь не глушил, а лишь усиливал желание. Когда мы созванивались с Полом, он призывал меня потерпеть и сокрушался от того, что не может приехать ко мне.
Две недели агонии тёти Хильды. Две недели моей ломки. Уладив все дела, я рванула первым же рейсом обратно в Нью-Йорк. Во время всего пути, я мысленно подгоняла всё, на чём передвигалась, и проклинала всех людей, которые мне преграждали путь или плелись, как черепахи. Добравшись до дома, я взлетела по подъездной лестнице и, открывая дверь, чертыхалась. От того, что я торопилась и неслась по лестнице, тряслись руки и ключ предательски не попадал в замочную скважину. Наконец я услышала щелчки замка с обратной стороны. Буквально полчаса, и два обмякших тела лежат на кровати, доза получена. Наутро я поняла, что зависимость усилилась и уже не могла представить другой жизни.
****
Когда начинаешь жить с человеком, многие вещи начинаешь воспринимать по-другому, смотреть на них через призму жилища. Тебе открываются новые привычки, казалось бы, изученного человека. Но эти моменты ничто по сравнению с тем, что человека, выбравшего профессию полицейского, ждёшь с работы по-особенному. Это ожидание начинается с того момента, как ты закрыла за ним дверь. Корни страха разрастаются по всему телу, порой не давая тебе делать элементарные вещи. Часы как будто увязают в смоле, а любой резкий звук пронзает твоё тело от головы до кончиков пальцев ног. Когда я увидела его впервые и узнала о его ранениях, то смотрела на него как на отважного рыцаря из сказки, которому не страшны ни противник, ни монстры, ни магия. И ты погружаешься в эту утопию. Но, потихоньку, узнавая особенности его работы, и вечером, сидя на кухне и слушая полицейские истории, начинаешь видеть, что сказка вокруг тебя начинает растворятся в серости будней с багровым оттенком.
Практически, как только мы съехались, я с осторожностью дикого зверя подходила к вопросу о смене его профессии. Я не хотела закатывать ему истерики, зная, что он любит и гордится своим мундиром настолько, что в нём даже вкус пончиков с кофе становится особенным.
Примерно через полгода, как я переехала, Пол пришёл домой с пластырем на шее. Мы были честны друг с другом, и я знала, что он не будет придумывать небылицы. По выражению моего лица Пол понял, что я настроена на серьёзный разговор. Заклеенную царапину он получил в перестрелке. Считаный миллиметр был между пулей и сонной артерией, считанный миллиметр от моего одиночества. После нашего разговора он пару дней ходил задумчивый. Но если человек любит своё дело, он найдёт кучу доводов, чтобы продолжить его. И я поняла, что он успокоил себя. Но только не меня.