Это имущество, милостью моего сына, ставшего королем, с согласия всех знатных людей королевства я отдаю церкви, чтобы здесь могли жить спокойные, миролюбивые и набожные мужи, служащие Богу, отрекшиеся от мира, принявшие церковную жизнь по правилам, записанным святыми апостолами и святым Августином.
Пусть они денно и нощно замаливают грехи короля Генриха, моих детей и моих друзей, а также мои. И пусть, благодаря их молитве, я предстану перед Господом по возможности чистой.
Землю рядом с церковью, с пекарней и обычными доходами от этой земли; девять жилищ со всеми общинными угодьями и доходами, принадлежавшими мне в этом месте; право бесплатного ввоза продуктов в город, в пригороде которого церковь была построена, — я уступаю церкви. И из того, что принадлежит городу, а именно: мельницу в поселении Губьё, ферму Блан-Мениль, владение в поселении под названием Креспи.
Я уступаю все в пользование церкви Святого Викентия и его каноникам».
Отдав столько, сколько позволяло ей ее положение, королева попрощалась с теми, кто так верно служил ей долгие годы. Окружение королевы Берты с радостью отнеслось к отъезду королевы-матери. Это впечатление несколько смягчилось поведением короля. Филипп настоял на том, чтобы проводить мать до корабля.
Они прибыли в Руан жарким июньским вечером. Гийом принял их с обычным своим великодушием. После трех дней праздников, пиршеств, турниров и крестных ходов настало время отъезда.
Рассвет предвещал яркий день.
«Мора», заново приведенная в порядок, чуть покачивалась на волнах Сены. Шумная и яркая толпа ожидала прибытия кортежа, сопровождавшего королеву-мать.
Наконец зазвучали трубы.
Рыцари герцогской охраны в ярких красочных одеяниях, на богато убранных боевых конях проехали, не глядя на толпу. За ними ехали вельможи, графы и бароны, принцы и епископы — все в расшитых золотом и серебром одеждах. Затем следовали король Франции и король Англии. Трудно сказать, кто из них был более богато одет. Потом появились носилки дам: Матильды, несшей цвета Нормандии и Англии, и Анны, несшей цвета Франции. На королеве-матери было платье, присланное из Византии, белое, с тяжелым золотым шитьем. Как все было красиво вокруг нее в этот день! Но Анна смотрела только на «Мору» и неясные очертания человека, стоявшего на носу корабля.
Со слезами на глазах Анна попрощалась с сыновьями и благословила их. Филипп уже сожалел о том, что разрешил это путешествие. Он смотрел на мать, и в памяти беспорядочно толпились воспоминания детства. Он вспоминал, как в один летний день, с распущенными волосами и венком на голове, она называла его «мой весенний малыш» и соревновалась с ним на лошади; вспоминал, как она была красива, взволнованна и горда в день его коронования, как для нее он выучивал наизусть ритуальные слова…
— Мама!.. — выдохнул он, преклоняя колено.
— Сын мой, да хранит вас Бог. Где бы я ни была, я буду каждый день молиться за вас и за прекрасную Францию.
Наступила очередь попрощаться Нормандским государям. Матильду пришлось буквально отрывать от подруги: глубоко потрясенную королеву Англии приближенные дамы вынуждены были увести.
Герцог-король подошел, взял руку Анны и помог ей взойти на трап, ведший на палубу корабля. Поднявшись туда, он соединил холодную руку королевы и руку человека, чье лицо было закрыто серебряной маской.
— Векша! — тихо воскликнула Анна.
Слишком взволнованный, чтобы говорить, Филипп преклонил колено и опустил голову перед своей вновь обретенной любовью.
— Векша, встань и посмотри на меня… Мы теперь свободны от всех обязательств. Бог не может нас покарать за то, что мы встретились на закате жизни, — сказала она по-русски.
— Господь в доброте своей допустил вашу встречу, — сказал Гийом. — Воспользуйтесь данным вам временем, чтобы отблагодарить его. Рыцарь, я доверяю тебе госпожу, которой я поклялся в чистой любви. Я остался верен этой клятве. Защити же Анну от всех и привези ее, с Божьей помощью, обратно к нам.
— Для меня — великая честь принять госпожу из ваших рук. Будьте уверены, что, пока я жив, с ней ничего не случится. Клянусь Морой! — сказал Филипп, положив руку на рукоять меча.