Нам повезло. Мы без особых приключений миновали водоем Рахмана Аббаса Кули-хана и Секендерабад. И в половине девятого утра того же дня добрались до города Торбете-Хейдерийе. В нескольких километрах от города нам стали попадаться крестьяне верхом на ослах, автобусы в тучах пыли, дорожные рабочие с лопатами и заступами. Сплошной массой потянулись- возделанные поля, огороды и цветущие сады. Ярость и злоба пустыни уступили место радостной, открытой улыбке расцветающей зелени.
Первая же улица города Торбета оказалась настолько людной и просторной, что фотограф пожелал выйти из машины и побродить в толпе с фотоаппаратом. Он позабыл о завтраке.
— Господин, — вкрадчиво возразил Абдоллах-хан, — разрешите нам остановиться у какого-нибудь кафе или ресторана. Выпьем по пиале чаю. Но если вы настаиваете, можно остановить машину и здесь!
Тон Абдоллах-хана был убедительным. Фотограф без спора согласился с ним, и вскоре мы ввалились в первый попавшийся ресторан города Торбета.
Цивилизованный облик этого города, выросшего около гробницы святого, радует глаз путешественника, повидавшего Гонабад-Джуйменд. Асфальтированные улицы, просторная площадь, все виды транспорта от дрожек и телег до автобусов, толпы людей, рекламы кинотеатров, общества охотников и многочисленной семейки колы — все это говорило о том, что простодушие, наивность, неведение и разобщенность деревень уступили место изощренности городской жизни.
Перси Сайкс писал, что «Торбет, население которого насчитывает около 15 000 душ, окружен многочисленными садами и является сейчас, в 1901 году, важным пунктом русского влияния. Здесь находится русский врач, охраняемый казаками, задачей которого является борьба с чумой и, возможно, холерой. Шелк был основным продуктом, и его культура снова возрождается. Однако, как и в других районах, неурожай и голод нанесли ей значительный урон, который до сих пор ощутим, ибо последствием его явились болезни шелковичного червя».
Конечно, многое изменилось за шестьдесят лет, со времени, когда Сайкс видел этот город. Начать хотя бы с того, что когда, расплатившись в ресторане, мы посетили соборную мечеть, то с крыши мечети историограф и фотограф не увидели ни русского врача, ни русских казаков. А увидели они нечто совсем другое. Задыхаясь от бега, в пыли, к нам пробирались среди куполов мечети по крыше два человека — полицейский и еще один в штатском.
— Господа! — раздраженно вскричали подоспевшие. — По какому праву вы забрались на минарет? Фотосъемка категорически запрещена. Эй, господа, вниз, да поживей!
Чтобы не пропал даром хороший снимок и труд, затраченный на карабканье по ступенькам минарета, географ вступил в пререкания с этими людьми.
— Простите, очень вас прошу, может быть, вы подойдете поближе к этой стене? А то сейчас понапрасну сбегутся люди, и нам трудно будет закончить работу.
— Спускайтесь сами оттуда вниз! Вы не имеете права здесь фотографировать без разрешения. Спускайтесь, а не то!..
— Господин, у нас имеется разрешение. А кроме всего, мы у себя на родине. Мы не иностранцы. Разве человек в своей стране не должен…
— Где ваше разрешение? Врете вы все, хотите обделать свои делишки?..
— Вы изволите ошибаться. Скажите, кто вы сами, от лица какого учреждения вы таким манером разговариваете с нами?
— Это вас не касается… Вам-то что до этого? Где разрешение?
Географ, как безжалостный и беспощадный игрок, который до последнего момента придерживает выигрышную карту и доводит своих партнеров до исступления, нехотя вынул из карманного календарика рекомендательное письмо шахиншахского двора и, помедлив, развернул его перед двумя парами нетерпеливых глаз. Поскольку не исключена была возможность, что постовой не знал грамоты, письмо было вручено человеку в штатском. Минута-две прошли в молчании…
А затем этот тип обратился к полицейскому:
— И чего ты поднял панику? Я ведь говорил…
— А что?
— А то. Уважаемые господа рекомендованы самим шахским двором!
Он обернулся к географу и льстиво предложил:
— Разрешите принести вам чаю?
— Здесь, на крыше, пожалуй, неудобно. Не беспокойтесь. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы удалили народ со двора мечети.