Со средневековыми рукописями связана и одна сравнительно недавняя история. Возмущаясь спекуляцией древностями и торговлей подделками, автор упоминает о некоем «искуснике», который создает рукописи якобы уникальных сочинений (упомянутый в этом месте исторический труд «Икд ал-Ула», то есть «Высокое ожерелье», посвящен истории города и области Керман, вовсе не уникален и давно издан) и продает их «наивным востоковедам». В основе этого лежит реальный и, к сожалению, ставший слишком поздно известным факт: в Тегеране существовала подпольная мастерская, в которой много лет подделывали рукописи ценнейших исторических хроник, стихов крупнейших классических поэтов и т. п. Почти все эти подделанные (надо сказать, с огромным мастерством) рукописи были приобретены за большие суммы европейскими музеями. Торговля изделиями этой мастерской была организована очень хитро; так, например, последняя из «древнейших» рукописей была продана одному американскому востоковеду за пределами Ирана, и он посвятил ее языку несколько лингвистических эссе. Поскольку «язык» этот был всего лишь абракадаброй, где реальные персидские слова перемежались с выдуманными самими изготовителями рукописи, этому востоковеду пришлось пережить несколько неприятных минут, когда обман раскрылся.
Мирза Таги-хан, о котором автору напомнило посещение парка Фин, играл видную роль в иранской истории первой половины XIX века. Таги-хан стремился упорядочить государственный бюджет, боролся с казнокрадством и высшим духовенством, которое обладало огромной властью и влиянием. Он был сторонником сближения с Россией, и по его указанию в Россию посылались на учение молодые иранцы; кстати, он и сам побывал в России, находясь в составе специальной персидской миссии, которая прибыла в Петербург ко двору после убийства Грибоедова. Он был смещен, сослан в Кашан и убит в 1852 году по приказу того самого шаха, которого Мирза Таги-хан воспитывал с детских лет.
Несколько слов о кашанских скорпионах и легендарной трусливости кашанцев. В Кашане действительно есть скорпионы, но слава об их зловредности и вездесущности сильно преувеличена, хотя и распространилась еще в средние века; в некоторых сочинениях даже сообщается, что кашанские скорпионы специально забираются на потолок, чтобы оттуда спрыгнуть на ничего не подозревающих и мирно спящих людей.
Репутацией трусов жители Кашана также обязаны средневековью; дело в том, что во времена феодальной раздробленности жителям отдельных областей и городов приписывались совершенно определенные качества и свойства характера, которые они приобретали «автоматически», по праву рождения в данной местности. Анекдотами о таких «пошехонцах» пестрят средневековые европейские сборники шванков, распространены они и в Иране. Так, жители города Казвина, например, славятся глупостью, и у них даже был свой мулла Насреддин, только звали его Дахо, и глупость его поражала даже казвинцев; жители города Хамадана — заносчивые всезнайки, мешхедцы — грубияны, исфаганцы — пронырливые и жуликоватые, и т. д. Ну а кашанцы — трусы. Все это, конечно, не имеет ничего общего с действительностью.
В книге часто говорится о воде и орошении, а в связи с этим о подземных оросительных каналах, так называемых кяризах, или канатах. Сооружение таких кяризов, которые иногда тянутся на десятки километров, — дело очень трудоемкое и дорогое. К подземному источнику воды, расположенному выше той местности, куда необходимо доставить воду, опускают вертикальный колодец, и такие же колодцы роют через каждые 5—10 метров в направлении тока воды; колодцы эти соединяют на уровне воды подземными галереями овального сечения, причем в мягком грунте их обкладывают во избежание обвалов глиняными цилиндрами. В результате получается подземный канал, идущий с небольшим уклоном от источника воды к месту ее распределения, причем после окончания работы вертикальные колодцы позволяют кяризнику проникнуть в подземную галерею, которую надо регулярно чистить. Работа кяризника тяжелая и требует больших навыков. В Йезде много таких кяризов, и искусство йездских кяризников славится на весь Иран, как и трудолюбие йездских земледельцев, о котором часто упоминает автор. Кстати, говоря о йезде, надо указать ца одну распространенную ошибку, которую делает и автор книги: бадгиры-вентиляторы, составляющие непременную принадлежность городского пейзажа йезда и некоторых других городов Южного Ирана, играют роль вытяжной трубы, а не «ветроуловителей», как сказано в этой книге.
В йезде путешественники увидели странное деревянное «чудовище» — так называемый нахль. Нахль представляет собой гигантскую хоругвь ковчегообразной формы, сколоченную из жердей. Существуют разные легенды, объясняющие не вполне ясное происхождение этого названия (нахль — по-арабски пальма), приводить которые здесь нет смысла; достаточно сказать, что церемонией «поднятия нахля» иногда завершались траурные процессии, которые происходят в месяце мохарраме в память об убитом и почитаемом шиитами имаме Хосейне и часто сопровождаются варварскими самоистязаниями (так называемый шахсей-вахсей в русских описаниях). Передние стенки и бока нахля украшались зеркалами, светильниками, коврами и другими предметами; иногда на приделанное к нахлю некое подобие балкона взгромождался проповедник, человек двести — триста мужчин поднимали все это громоздкое сооружение, и, медленно колыхаясь, оно плыло по городу во главе огромной процессии. Бывали случаи, когда нахль поднимали и носили по городу в годины народных бедствий — холерных эпидемий, во время неурожаев.