— Можно мне два, я ужасно хочу есть! Пожалуйста!
Грузин сначала нахмурился — нарушительница порядка! — но, взглянув на девушку попристальней, расплылся в улыбке:
— Вах! Разве можно отказать та-к-кой красавица?
Сам принял от нее деньги и с поклоном вручил два дымящихся шашлыка.
Я даже не успел опомниться, как мы уже сидели за столиком и уминали румяные горячие кусочки с ароматом южных специй.
— Ну ты деловая! — вымолвил я. — Только не обижай меня тем, что будешь меня кормить.
Питание за счет студентки не входило в мои планы. Я подцепил Ленину сумочку и сунул в нее банкноту. Лена порывалась сделать протестующий жест рукой, но я уже вскочил из-за столика — заметил рядом с шашлычным прилавком другой, где разливали душистое домашнее вино, очереди там не было.
— Это настоящее мукузани, в городе его редко купишь! — Я поставил на столик фужеры в виде грузинских кубков — чаша яйцеобразной формы на невысоком основании, почти без ножки.
— Какая прелесть! — восхитилась Лена изяществом сосуда и отпила глоток.
Я промолчал, для меня не было картины прекрасней, чем светящееся радостью лицо моей богини.
— Смотри, какая красота, — сказала она, посмотрев вниз, на город.
Я повернул голову, действительно, отсюда, с высоты птичьего полета, Сочи выглядят притягательно.
— Не хочется уходить… Но… знаешь, пойдем, помнишь, там, у балюстрады, стояли скамейки, оттуда тоже все видно.
— Помню. Только мы лихо проскочили их, в броске на запах шашлыков, — пошутил я.
Мы допили благоухающий напиток и отправились искать свободную скамейку. Все ближайшие были заняты, но нет худа без добра — чуть дальше мы обнаружили скамью, вырубленную в туфовой скале, еле различимую сквозь ветви кустарника.
Сверху и сбоку от посторонних глаз скамью скрывали нависшие стенки грота, а спереди — густая спутанная зелень, сквозь которую все же просматривалась изумительной красоты панорама — город и море.
Лучшего места для уединения найти было невозможно!
Я расстелил куртку на жестком ложе, благодарный судьбе, что неведомо зачем прихватил ее с собой просто так, на всякий случай — погода была теплая, почти жаркая. Скамейка была свободна только потому, что никто не отваживался сидеть на холодном камне.
Мы сели рядом и обнялись — спокойным надежным объятием, как влюбленная пара во время свадебного путешествия.
— Смотри, орел! — неожиданно воскликнула Лена.
Распластав огромные крылья, грозная птица планировала вниз, что-то держа в когтях.
— У него зайчик! Маленький белый зайчик, — закричала Лена, рассмотрев с двухсот метров представшую ее глазам картину. — Он трепыхается! Он живой! — И расплакалась.
— Что ты, что ты, Лена. — Стал я гладить ее по льняным волосам. — Не надо, это вечный закон природы — сильный поедает слабого.
Девушка в ужасе прижалась ко мне, как бы ища защиты.
— Милая, я с тобой, я теперь всегда буду с тобой.
— Правда? — Ее распахнутые глаза еще излучали испуг, но постепенно взгляд ее потеплел, она успокоилась.
Я взял ее руку, повернул ладонью вверх и вжался губами в нежную теплую лощинку посередине. Потом кончиком языка стал слизывать линии бороздок, образующих затейливый рисунок, неповторимый для каждого, словно пытался проникнуть в тайну ее натуры, постичь загадку этой непостижимой прелести и глубины. Затем кончиком языка стал ласкать промежутки между тонкими пальчиками и нежно щекотать их боковые поверхности. Я делал все бездумно, повинуясь одному желанию нежно ласкать любимую. Лена затихла, замерла, не шевелилась. Потом, другой своей рукой, она обняла меня за шею и поцеловала — сначала возле подбородка, потом возле самых губ. Я едва не задохнулся, а она, положив мне на глаза ладонь, очень нежно взяла мою нижнюю губу в свои губы. Ее мягкие, теплые губки с терпким привкусом виноградного вина трепетали, вибрировали. Потом она ртом втянула мои губы в свои, прикусила их зубками и кончиком языка нащупала мой язык.
Я прижал ее к себе.
Долго сдерживаемое безумство вспыхнуло во мне со всей силой. Но я оцепенел, отдавшись во власть того, что делала Лена с моими губами. Казалось, она вся переливается в меня, наше дыхание стало общим, я чувствовал на губах вкус крови — нашей общей крови.
Я немного отодвинулся, желая вдохнуть побольше воздуха, и, опустив глаза, в вырезе сарафана заметил белые крупные полукружья девичьих грудей. В первый раз увидел я при ярком дневном свете восхитительные сокровища, изумительной формы, ослепительной чистоты, с маленькими розовыми сосками посреди таких же розоватых пигментных пятен.