— Григорием, а чаще того Самсоновым.
— Отчего не Самсоном? Ты такой ведь великан стал, и усы какие отростил!
— Усища! — усмехнулся, краснее, Самсонов и ущипнул пальцами темный пушок, пробивавшийся y него над верхнею губой. — Не нынче-завтра сбрить придется! — прибавил он со вздохом.
— Что так?
— А так, что при господах моих, Шуваловых, я вторым камердинером состою, камердинерам же, как и самим господам, усов не полагается. Но вы-то, Лизавета Романовна, за три года как выровнялись! Совсем тоже придворной фрейлиной стали: в лайковых перчатках…
— А ты думаешь, оне мои собственные? Фрейлина Менгден, спасибо, одолжила. С трудом ведь застегнула: руки y меня куда толще, чем y ней.
Для наглядности девочка растопырила все десять пальцев; но от этого одна пуговица отскочила.
— Вот беда-то! А y меня тут ни иголки, ни нитки…
— Так вы бы вовсе их сняли, коли вам в них неспособно.
— Ну да! Мне и то порядком уже досталось от фрейлины за то, что лапы y меня красные, как y гусыни, что зогорела я, как цыганка.
— Здесь, в Питере, вы живо побледнеете, похудеете. За-то будете водить знакомство с высокими особами, ходить в шелках-бархатах, кушать всякий день мармелад да пастилу, да шалей (желе)… А все же таки в деревне, я так рассуждаю, вам жилось вольготней?..
— Уж не говори! А помнишь, Гриша, как мы скакали с тобой верхом без седла через канавы да плетни? То-то весело было!
— Здесь зато вы можете ездить и зимой, хоть каждый день, мелкой рысцой или курц-галопом в манеже.
— В манеже? Нет, все это не то, не то! Ach du liber Gott!
— Что это вы, Лизавета Романовна, ахаете по-немецки? Словно немка.
— А кто же я, по твоему?
— Какая уж вы немка, Господь с вами! Родились в Тамбовской губернии, говорите по-русски, как дай Бог всякому, будете жить здесь при русском Дворе. Покойный ваш батюшка (царство Небесное!) тоже был ведь куда больше русский, чем немец.
— Это-то правда. Он не раз, бывало, говорил нам с сестрой, что мы — верноподданные русской царицы, а потому должны считать себя русскими. При крещении ему дали имя Рейнгольд, но называл он себя также по-русски Роман.
— Изволите видеть! Так и вы, Лизавета Романовна, смотрите, не забывайте уж никогда завета родительского. Вы будете здесь ведь в немецком лагере.
— Разве при здешнем Дворе разные лагери?
— А то как же: немецкий и русский. Мои господа, Шуваловы, — в русском, потому что оба — камер-юнкерами цесаревны Елисаветы Петровны.
— Но ведь сама-то государыня — настоящая русская, и принцесса Анна Леопольдовна теперь тоже, кажется, уже православная?
— Православная и точно так же, как сама государыня, в деле душевного спасение и преданиех церковных крепка.
— Так что же ты говоришь?
— Да ведь государыню выдали замуж за покойного герцога курляндского, когда ей было всего на-все семнадцать лет. Тогда-ж она и овдовела, но оставалась править Курляндией еще целых двадцать лет, доколе ее не призвали к нам на царство. Тут-то вместе с нею нахлынули к нам эти немцы…
— Откуда, Гриша, ты все это знаешь?
— То ли я еще знаю! Ведь y господ моих промеж себя да с приетелями только и разговору, что про придворное житье-бытье. А я слушаю да на ус себе мотаю.
— На свое усище? — усмехнулась Лилли. — Но немцы, как хочешь, — народ честный, аккуратный…
— Это точно-с; от немцев y нас на Руси все же больше порядку. Да беда-то в том (Самсонов опасливо огляделся), беда в том-с, не в пронос молвить, что власть над ними забрал непомерную этот временщик герцог…
— Бирон?
— Он самый. А уж нам, русским людям, от него просто житья не стало; в лютости с русскими никаких границ себе не знает. Только пикни, — мигом спровадит туда, куда ворон костей не заносил.
— Кое-что и я об этом слышала. Да мало ли что болтают? Если государыня дала ему такую власть, то верно он человек очень умный, достойный, и есть от него большая польза. Что же ты молчишь?
— Да как вам сказать? — отвечал с запинкой Самсонов, понижая голос до чуть слышного шопота. — Об уме его что-то не слыхать; дока он по одной лишь своей конюшенной части; а пользы от него только его землякам, остзейцам, а паче того ему самому: два года назад, вишь, пожалован в герцоги курляндские! А супругу его, герцогиню, с того часу такая ли уж гордыня обуяла…
— Она ведь тоже из старой курляндской семьи фон-дер-Тротта-фон-Трейден.
— И состоит при государыне первой статс-дамой, досказал Самсонов, — шагу от нее не отходить. Так-то вот под курляндскую дудку все y нас пляшут!