Аррен обернулась: громадные корабли покачивались на якоре, чуть поодаль от берега. Их носы украшали драконы, полосатые паруса были свёрнуты, а на флагах скалился Золотой Лев. Они походили на настоящие плавучие горы — совсем непохожие на те скорлупки, на которых уходил в плавание её отец или Боргольд.
— Эд раздаёт последние указания, — доверительно сообщил ей барсук. — Тяжко раненые останутся у вас, а прочие поплывут с нами. Он набирает всех желающих — отряд его сильно поредел. Так что юноши из рыбацких деревень ныне могут попасть на корабль Короля — а там, глядишь, дослужиться и до рыцарства. Небольшое поместье в Зелёных лугах — плохо ли, а?
В груди у Аррен опять что-то ёкнуло.
— А девушки, — спросила она. — Берёт ли он девушек?
Барсук посмотрел на неё, и полосатые брови поползли на полосатый лоб.
— Ну-у… — медленно и растерянно пробормотал он. — Говорят, в далёкой древности, ещё до Пришествия Людей, предки наши жили в стране, где на креслах Властительного Града сидело два короля и две королевы; и вступали они в битву, когда враг был силён, а поражение — близким.
Барсук помялся.
— Король Освальд — тот отказал бы сразу. Но король Эд — чтит древние обычаи, хотя они и похожи на сказки.
Аррен нервно рассмеялась.
— Ты и сам похож на сказку, мой маленький друг, — неожиданно сказала она.
Трампфлер оскорбился.
— Я не так уж и мал! Вечно вы, люди, меряете всё великаньими мерками… А впрочем, — он перебил сам себя. — Смотри-ка, Эд возвращается! Небось углядел вас в кресле, вот неугомонный! Вот вам и шанс — у царственного оболтуса мягкое сердце, не посмеет вам отказать! Чуть что, я скажу — вам нужен мотив для лечения!
— Спасибо, мой дорогой друг, — искренне сказала Аррен, и наклонилась, чтобы поцеловать барсука в нос.
Тем временем Эдвард и впрямь приближался — ныне это был не тот великовозрастной шалопай, каким его запомнила девочка вчера в шатре. Синяк замаскировали пудрой, но главное — он сидел на коне прямо и горделиво, и твердо правил уверенной рукой. Волосы в лучах июньского солнца горели, как огонь. На нём была царская мантия и богато расшитый камзол; меч приторочен к седлу.
Осадив коня, он спрыгнул на траву и легонько поклонился Аррен.
— Рад видеть вас, прекрасная леди. Могу ли я поздравить вас с выздоровлением?
Наверное, Аррен, залилась бы румянцем, как маков цвет — но уж больно она была бледна. Во всяком случае, щёки её порозовели. Она привстала и неловко поклонилась.
— Эй, эй, не гони лебедей, — добродушно заворчал барсук. — Слышишь, Эд, ты бы её так не пугал — гостья-то ещё не вполне оправилась.
— Ужель я не могу сказать прекрасной даме, что красота её подобна звёздам над холмами? — возмутился король и тут же рассмеялся. — Да, да. Ты прав, как всегда, дружище барсук. Должно быть, Лев наделил ваш народ особенной мудростью — иначе, почему я, рано или поздно, соглашаюсь с тобой?
— Думаю, Лев не наделил нас торопливостью, — буркнул Трампфлер, но было видно, что он польщён (хотя и сложно представить эмоции на мордашке барсука — но уверяю вас, они там были).
Аррен вновь зарделась:
— Увы, я стою перед вами в пижаме…
— Какие пустяки! — воскликнул король. — Не стоит и речи. Вам подыщут одежду.
И в этот миг тень пробежала по его лицу.
— Мы скоро уплываем…
Барсук легонько пихнул ногу Аррен. Но, прежде чем она успела что-то сказать, Король помрачнел ещё больше — омрачившая его лицо тучка превратилась в грозовую тучу.
— Прости меня, прекрасная незнакомка, но человек, которого ты обнимала на Кладбище Троллей, мёртв. Ты не вполне здорова, но я не вправе более скрывать эту скорбную весть. Он получил ужасную рану — и прожил едва ли долго. Я думаю, он спас тебя, ценой собственной жизни, а потому мы похоронили его с почестями, у холма Старой Груши.
Сердце Аррен ёкнуло и провалилось во мрак.
И в этом мраке оно замерзло и рассыпалось на тысячу осколков. То, что случилось, предстало перед её внутренним взором — она увидела это столь же ясно, как белую гриву королевского скакуна.
— Простите, мой государь, — с трудом узнала она свой голос. — Это я, и лишь я повинна в его смерти. Казните меня.
Собравшиеся на лугу потом говорили, что Король долго молчал. Наконец, он снял с себя плащ, свернул, подложил на траву, уселся на него, и попросил рассказать ему всю историю. Поначалу молчала и Аррен — с лица её отхлынула кровь, в нём не было ни кровинки. Спустя долгое время, она стала рассказывать — и надолго запомнили эту историю — и барсуки и кентавры, и гномы, чтобы пересказывать её долгими зимними вечерами — подросшим жеребятам или дочерям в Подгорных Чертогах.