Глава 4. Возвращение домой
Аррен проснулась рано — едва поднялось солнце. Небо на востоке светлело; а на западе ещё горели редкие звёзды. Это было угрюмое зрелище — а может, Аррен так казалось. Красный отсвет, который лёг на холмы и море, напомнил ей о крови. Крови, которая сочилась, и не хотела останавливаться.
Девочка закоченела на земле. Она с трудом поднялась на ноги: щёки горели, пальцы не слушались, дыхание вырывалось с сипом. Равнину слово укутало в инеистое покрывало: она провела рукой по траве, и обнаружила, что она мокрая. Едва ли не каждой травинке висели крохотные сверкающие шарики. Она погрузила ладони в эту утреннюю влагу и умылась росой.
К западу равнина понижалась, и Келарден лежал перед ней, как на ладони.
Она вытряхнула из волос комочки земли и повернулась к Пристани.
Поначалу она шла медленно, и на неё напал мучительный кашель. Но постепенно, от ходьбы, разогревалась, да и солнце поднялось повыше — небо стало голубым, как яйцо дрозда, его жаркие лучи высушили росу и обласкали одинокую путницу. Кашель прошёл, но теперь ей казалось, что у неё жар — её мутило, а холмы перед глазами расплывались.
Первым, кого она увидела, был Рябой Горд.
Он поджидал её, опираясь на дрын. Он — и ещё двое — Горбатый Мерк и Косой Флин. Больше никого рядом не было. Хлипкие домишки, заросшие мхом, лишайником и паутиной, бесхозные коты, лениво греющиеся на солнышке, да сивоватый пьянчужка, валяющийся в канаве — вот и вся компания.
Она почти поравнялась с мальчишками, когда Горд сказал:
— Кер велел нам не цепляться к тебе — и где он теперь?
Голос у него был хриплый и какой-то скрипучий.
Мерк сплюнул в канаву, а Флин поскрёб в волосах пятерней.
— Вечерком, — добавил Горд, — значит, как солнце село, прискакала к нам страхолюдина — и не конь, и не человек — а Ведьмак знает что. И говорит, значит, что Къертара закопали с другими воинами, а ты — в шатре у короля. Ишь ты!
Аррен остановилась и посмотрела на Горда. Взгляд у того оказался тяжёлый и злой.
— А чего он там вообще, Кер-то, делал? — буркнул он. — Никак тебя полез спасать, дурёху. Заигралась там, у Могилы Тролля, а тут на тебе, и живёхонькие гады — на-кося выкуси!
Мальчишки загородили дорогу.
— Когда б не ты, Кер был бы жив, — подал голос Флин. — Это ты, Блаженная. Ты его убила.
Она вздрогнула, как от удара. А затем наклонила голову и пошла — прямиком мимо парней, на редкость неприятного вида — у Флина давно немытые волосы слиплись сосульками, от Мерка воняло, как из выгребной ямы. А на сучковатой палке главаря виднелись буроватые пятна — следы засохшей крови.
— Эй, ты куда? — опешил Горд.
А она просто шла — мимо её мучителей, в город, который после побоища выглядел отнюдь не так жизнерадостно, как всегда. Возле мусорных куч вразвалочку прохаживались чайки — никто их не гонял. Даже нищие — и те тихонько лежали у стен, не выпрашивая медяки.
Если бы они навалились на неё, заставили нахлебаться из грязной лужи — или даже били ногами — она бы ощутила только облегчение.
Но нет — её провожала тишина.
Город был не таким, как всегда: не кричали весело зазывалы, не сплетничали кумушки, стражники не подпирали стены, задумчиво опорожняя кружки с квасом. Повсюду была грязь, лица редких прохожих — угрюмые, горожане убрали с балконов ковры, которые нередко свисали до самой земли. Попадались мужчины, перевязанные побуревшим тряпьём, и бледные, заплаканные женщины.
А ещё ей показалось, что все смотрят на неё — только на неё.
Хотя нет — не все. Толстуха Жижи, торгующая грушами, виноградом и инжиром — отвернулась, когда она прошла. Фирз, племянник матери, сделал вид, что изучает воронье.
Аррен бы заплакала — но слишком много слёз было пролито. Ей казалось, что она пустая, сухая до самого донышка. И такая же мёртвая, как высушенная сельдь. У самого дома ей в спину попало яблоко. Оно ударило пребольно, между лопатками — так, что она едва не навернулась со ступеней.
Она не оглянулась, чтобы посмотреть, кто его кинул.
Она отворила резную арочную дверь — особый шик, который отец заказывал у Мастера Ырама — и очутилась дома. Было тихо и пусто; мать, очевидно, как всегда, лежала на подушках. Не раз и не два Аррен поддавалась обманчивому очарованию этой тишины. Она валялась на кровати и думала о дальних странах: о рыбинах по имени Кит, об Островах, на которые спускается радуга и тонет в беломраморных колодцах. О прекрасных рыцарях, что выкрикивают драконам приглашения на бранный пир; о заморских сладостях, что иногда привозил отец.