Ломоть был, большущий и пахучий, завёрнутый в тряпицу. Наверно, когда его положили, он был совсем свежий, а теперь немного подсох — но всё ещё был ужасно вкусным. Девочка запустила в него зубы — и хрустящая корочка проломилась, запуская в духовитое нутро.
Хлеб она съела до последней крошки; теперь хотелось пить.
Она задумчиво развернула собранные кухаркой вещи. Тут и вправду было всё, что нужно: парочка платьев, тёплые носки, носовой платок… И деньги. Денег было много — Аррен охнула, когда поняла, что добрая стряпуха положила ей едва ли не свои сбережения. «Скогольд мне много платит, да куда они мне».
— Фавра, Фавра, — прошептала Аррен, и бережно завязала узелок.
И вернуть бы — так старуха обидится; а потом, ей вдруг показалось, что тучная келарденка куда лучше Аррен знала, что ей может понадобиться в пути. Корабль, море — что её там ждёт?
Она снова откинула дверную крышку. Спрыгнула на комод, а оттуда — на пол. Зрелище, наверно, было ещё то — но на неё лишь слегка покосились. Чёрнокожие люди исчезли; чуть поодаль стояли приземистые толстяки — лица у них были сморщенные, как печёное яблоко, и они напомнили девочке королевского гнома (звали его, как мы помним, Дуфлин — однако, это имя напрочь вылетело у девочки из головы). А за ними — вот уж вовсе диковина! — отчаянно спорили и ругались невысокие желтолицые человечки.
Двери открывались и закрывались, какой-то мужчина с козлиными (покрытыми мехом, и с копытами) ногами, переругивался с бородачом в узорчатом халате. Аррен сглотнула, и тихонько пробралась мимо них — сначала на второй этаж, потом на первый. Уже знакомый ей франт с напомаженными усами приветливо махнул ладонью — она толкнула двери и очутилась на улице.
— Кто хочет козьего молочка, кто хочет козьего молочка? — донёсся голос из переулка; да, Келарден не менялся.
Солнце стояло высоко и даже припекало; в городе медленно наводили порядок. Уже не было опрокинутых телег, раскатившихся во все стороны груш, расквашенных сапогами брюквин или кочанов капусты. На её по-прежнему косились, но её это уже не волновало; Келарден оставался здесь, а её здесь уже не было. Ей казалось, будто она уже уплыла, далеко-далеко, и ничто из бывшей жизни не может её тронуть.
Она купила у разносчика крынку молока за мелкую монету.
Молоко было холодным, чуть кисловатым.
Она вдруг подумала, что всю жизнь хотела выбраться из Келардена, но никогда не верила, что сможет это сделать; во всяком случае, не так скоро. И всё-таки, Брогольд берёт её собой, и скорее всего, она никогда не вернётся, никогда. Уплывёт так далеко, как только можно: в Первое Царство, а ещё лучше — на Жаркие Острова.
Туда, где никогда больше не увидит глаз Ларны.
У Хогла взгляд тоже был тяжёлый, а пальцы такие, что её голова лопнула бы в их тисках, только захоти. Но странное дело — его она не боялась. И Ойла словно отошла в прошлое, с её проклятиями и бесноватостью; но вот Ларна…
И всё же, многие её не любили; а уж теперь…
На миг девочка подумала, а не вернуться ли наверх? В доме Боргольда она была в безопасности. Но потом пересилила себя — ведь, возможно, она видит пристань в последний раз. Усадьба капитана стояла совсем неподалёку от моря: спустившись по узкой, зажатой между домами улочке, она увидела его ласковое голубое сияние. На воде играли солнечные блики; далеко-далеко, на грани видимости, угадывались очертания острова Маков.
И тут она увидела Тисвильду.
Вид у последней был какой-то жалкий; она кусала губы и явно кого-то поджидала.
Увидев Аррен, она радостно вскрикнула и увлекла её за руку в тупичок. И там внезапно бросилась ей на шею и разрыдалась.
— Эй, эй, Тис, ну ты чего?
Аррен растерянно гладила её по плечам.
Они с Тисвильдой разругались давным-давно; но вдруг ей вспомнилось, что до этого они были лучшими подругами. Тисвильда подняла глаза: она и никогда не была особой красавицей, а сейчас, с подпухшими глазами и искусанными губами, была на редкость некрасива.
— Ари, — сказала она, — послушай… Помнишь, как я не пустила тебя к себе ночевать? Ну, тогда?
— Угу, — кивнула Аррен.
Бывшая подружка всхлипнула.
— Да я ведь… вот ведь дура я тогда была… Ревновала тебя к Къертару… ну он, ведь, знаешь… мы все по нему сохли.
— Угу, — сказала Аррен.
Тисвильда вытерла глаза.
— Хотела увести его, чтоб он был моим. Да куда мне, дуре такой некрасивой? А впрочем, он не смотрел и на Жанку — всегда смотрел только на тебя.