Ветер дул ровно, сильно; корабль зарывался носом в воду, а потом словно подпрыгивал вверх. Аррен стало чуть-чуть дурно. Над ними парили и выкрикивали что-то чайки; а потом они отстали. Только крохотная белая точка висела высоко-высоко — буревестник.
Остров стал маленьким, как зелёная виноградина, а потом и вовсе исчез.
Корабль шёл ходко, быстро; матросы занимались своими делами: тянули канаты, «подбирали паруса», то и дело слышалась крепкая, ядрёная ругань или сальные шутки. Спустя какое-то время Аррен, словно прикипевшая к бортику, обнаружила рядом с собой Боргольда. Тот самодовольно пощипывал седеющую бороду.
— Через недельку будем в Тартааше, — задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал он.
А может, он говорил с морем.
Погода стояла ясная — облачка пенились только у самого горизонта, да одно, прозрачное, словно привидение, протянулось на востоке.
— Жувр, — подозвал капитан. — А покажи-ка юнге её каюту.
Они спустились почти в самый низ; моря и неба здесь видно не было — так тем страннее было то, что палуба под ногами покачивается.
— Ты девчонка, так что, — буркнул одноглазый Жувр, и махнул рукой.
Каюта у неё была всего с одним гамаком, но до невозможности крохотная.
«Должно быть, здесь провозили особо ценных гостей, — подумала Аррен. — А может, рабынь?»
Горло у неё пересохло, а потому она просто поклонилась — и едва не кульнулась из-за ходящего ходуном пола. Жувр (угрюмый парень весьма разбойного вида) хлопнул дверью, оставив её одну. Она пристроила в уголке котомку и пожевала чуть-чуть завёрнутого в тряпицу сыра. Спуститься в камбуз она не решилась. Наконец, Жувр принёс ей воды и вяленого мяса; когда самый солнцепёк спал, она снова выбралась на палубу и встала у борта.
За кораблём оставался пенный след, словно он взрезал волны большим ножом. Солнце медленно клонилось к закату. Её никто не трогал и ни о чём не спрашивал; а у неё в голове теснились мысли, такие громадные и неоформленные, что высказать она бы их не смогла.
Наконец, наступила ночь.
Она упала внезапно, и в бархатистой темноте одна за другой стали загораться звёзды. Громадные и льдисто-яркие. Корабль покачивался, мягко зарываясь носом в волны; и Аррен плакала, но понимала — это её последние слёзы. Она оплакивала Къера, Пристань, маму и Фавру; Тис и дом, полный воспоминаний и моли. Корабль плыл под звёздами, в почти угольной черноте.
Мягкое серебристое облачко, похожее на отражение луны в реке, появилось рядом с ней. Оно разгоралось и разгоралось; и вот стало похоже на мальчика.
— Это ты? — улыбнулась Аррен сквозь слёзы.
— Да, это я.
— Я ведь просила тебя не приходить.
А он улыбнулся в ответ:
— Но я ведь тебе и не снюсь.
В угольной ночи она не видела ни корабля, ни моря, ни островов; и даже корабль словно размывался — она слышала его вздохи и стоны, но не видела ни парусов, ни снастей. Они вдвоём — только она и Къертар — плыли в этом мраке неведомо куда. Звезды горели над их головами, как и в ТУ ночь.
— Зачем ты пришёл? — спросила Аррен.
Къер взъерошил ей волосы, и она узнала это мягкое, призрачное прикосновение:
— А я и не уходил.
Они слушали плеск воды. Ветер капризно хлопнул парусом, корабль жалобно охнул в ответ. Аррен на миг показалось, словно они зависли между морем и небом: не было никакого корабля, были только звёзды, ветер, она — и он.
— Я сидел рядом, когда ты лежала на моей могиле, — сказал он. — Я был с тобой в шатре Короля. И я буду с тобой всегда.
Ночь был не слишком тёплой, но ей показалось, будто её завернули в шерстяной плед.
— Я не стою этого, Къер, — шепнула она.
— Знаешь, — только фыркнул он, — я ведь тебя и не покупаю.
Они долго молчали.
И девочке было тепло — словно на палубе царил жаркий летний день.
— И ещё, — сказал Къер. — Послушай, Ари. Я буду рядом — но больше никогда тебе не явлюсь. Ты должна жить дальше; а ежели я останусь — ты и так и не сможешь по-настоящему уплыть из Келардена.
— Спасибо, — сказала она так тихо, что сама не услышала свои слова.
Она сидела так до самого рассвета.
Рулевой заметил, что она шепчется о чём-то с ветром, но ничего не сказал. Наконец, краешек солнца появился из-за моря; он плеснул на воды винного огня и объял облака золотистым пламенем. Аррен спала; и на лице её, заплаканном, была улыбка. Рулевой скинул с плеч подбитый мехом плащ и укрыл её.