— Воробушек, смотри, не сверзись, — сказал ей Фошвард, но она лишь хлюпнула носом.
И тогда она увидела цветок.
Он плыл по волнам величаво, словно маленькая каравелла.
У него были лепестки цвета алебастра и карминно-золотые прожилки.
Что он делал посреди морских просторов?
Куда уходили его стебли, корни?
Он был неуместен в Океане — и, в то же время, столь уместен в этом волшебном море… Аррен точно знала — цветы не растут в солёной воде. Если полить огород кадкой из моря, цветы завянут. Но этому цветку было всё нипочём.
А затем она увидела и другие.
Цветы покачивались на глади вод, и их было столько, что ей показалось — выпал снег.
Одни из них были махонькими, не больше ладошки ребёнка, другие — громадными, больше самой большой орхидеи. Они качались на волнах вальяжно, словно миниатюрные каравеллы — чудесные живые кувшины из хрупкого белого золота листьев и медово-алых прожилок.
— Великий Лев!
Аррен смотрела и смотрела на них; было в этих цветах что-то необыкновенное, чудное, словно нереальное: ничего подобного не могло существовать в подлунном мире. Казалось, они произрастали прямо из Сказки.
Они дрейфовали на гребешках волн, как совершенно невиданная флотилия.
И вот, спустя совсем недолгое время, корабль уже плыл среди них — он уже вошёл в эту небесную чистоту и солнечную белизну, и раздвигал носом волны ароматных лепестков. Аррен даже здесь, за фальшбортом, ощущала их запах — он будто напоминал о чём-то, что невозможно выразить — но нельзя забыть.
— Кое-кто говорит, — всё так же тихо сказал моряк, — что это кусочек Моря Лилий, что лежит у самого Конца Света; кто знает, может, и правда. Я сам его не видел, но бывалые моряки говорят…
Он помолчал.
— Каким-то чудом оно очутилось здесь; может, стряслась какая катастрофа, а может, Лев просто подарил его нашему краю. Впрочем, погоди: это ещё не все чудеса.
Фошвард велел спустить за борт ведро; когда оно вернулось, оглушающий аромат кувшинок стал куда сильнее. Ведро поставили на палубу, и Аррен показалось, словно они выловили из Океана само солнце — так ярко сияла набранная вода.
А посередине плавал цветок.
Вблизи стало заметно, что это не кувшинка, не лилия — и вообще ни один из известных Аррен цветов; у его лепестков была сахаристая изнеженность орхидеи, прозрачная стеклянность хризантемы и сочная хрупкость тюльпана. Он напоминал крохотную луну, что уронили в колодец — такое мягкое, молочное сияние исходило от него. Светились и прожилки — словно огненные реки в мраморной белизне лепестков.
Матросы собрались вокруг ведра — и лица их были странными; Аррен никогда ранее их такими не видела. Каждому зачерпнули по глиняной кружке воды — и вот диво! — вода в ведёрке не кончалась. Наконец, дали испить и Аррен.
Ей показалось, это вовсе не вода.
Она не касалась нёба, языка, губ; в неё словно просачивалось чистое сияние. Ослепительный целебный свет, который заполнил всё её существо; и он был освежающе сладким.
шепнула они и сама удивилась — откуда взялись эти слова?
Одного глотка ей хватило — Аррен показалось, что она насытилась надолго, если не навсегда. Ветер совсем стих, и паруса обвисли, и всё же — вот ещё чудо! — корабль будто шёл сам собой. А поверхность моря стала идеально ровной, гладкой, словно утюженная скатерть — и такая же белая.
— Как такое может быть? — шепнула Аррен. — Почему мы плывём?
— Никто не знает, — прошептал в ответ штурман (он всё это время стоял рядом, а она каким-то чудом о нём позабыла). — Здесь никогда не бывает ветра; и всё же, мы никогда не спускали здесь шлюпку. Нет нужды грести — море само несёт на Запад.
— Подводное течение? — спросила Аррен.
— Не думаю, — ответил Фошвард. — Иначе Зеркальное Море давно бы перемешалось с другими; его вода перестала бы быть сладкой, а лилии унесло бы далеко в другие страны.
Солнце почти совсем утонуло; только краешек его аркой блестел над гранью вод. Алое сияние, наконец, угасло, и в жемчужном, послезакатном свечении казалось, словно они плывут среди призраков — пахучих, серебристых.
И вот, наконец, море закончилось.
Вода стала обычной, волны вновь набрали былую мощь, и небрежно заиграли с «Клыком». И Аррен подумала, что это даже хорошо — ибо аромат Зеркального Моря вызывал такие сильные чувства, что сердце её болело, и казалось, вот-вот разорвётся.