И Аррен ахнула от изумления!
— Великий Лев! — невольно сорвалось у неё с языка.
Старик окончательно выпрямился, расправил плечи, которые оказались вполне себе богатырскими (не такими, конечно, как у Фошварда, но уж точно не хуже, чем у Пьерша), морщины на его лице разгладились, и сверкнула весёлая озорная улыбка.
И Аррен в этот миг отчётливо поняла — это вовсе никакой и не старикан, это юноша: юноша, не взирая трупно-жёлтую кожу, истрёпанный халат и грязный, засаленные космы.
— Ох, Фош, дружище! — сказал этот диковинный фигляр. — До чего же я рад тебя видеть! А ну-ка, погоди. Ты тут располагайся — а я быстренько обернусь, только грим смою и голову ополосну. Да и выпить заодно вам приготовлю.
— Валяй, — добродушно махнул рукой штурман. — А выпивку мы и без тебя найдём. Я помню, как у тебя тут обустроено. С каких это пор ты стал столь привередлив к своей внешности?
Парень запрокинул голову и расхохотался.
— Мой дорогой Фош! Пижоном, как ты знаешь, я был всегда, а ведь сегодня у меня в гостях дама!
Все взгляды немедленно обратились на Аррен, и она стала красной, как варенный рак.
А юноша в драном халате преувеличенно галантно поклонился ей.
— Словом, я быстро вернусь, — подытожил он.
Он провёл их полутёмному коридору, освещённому позеленевшими бронзовыми лампами; откинул ковёр на стене и большим фигурным ключом отпёр небольшую дверцу — чтобы пойти в неё, Фошварду пришлось едва ли не согнуться в два раза. Впрочем, внутри было просторно. Хозяин гостеприимно махнул рукой — и испарился, словно джин в восточных преданиях про могучих чародеев и проклятые сокровища.
А Аррен наконец, смогла оглядеться.
Место, куда она попала, было воистину удивительным!
Комната старьёвщика совсем не походила на богатейшие дома Келардена; но всё-таки, была обставлена с роскошью. Под ногами был ковёр; ворс был таким густым, что Аррен подумала — на нём вполне можно спать. Вдоль стен стояли софы, кресла и оттоманки, а в центре комнаты — изящные столики — табльдоты. Табльдоты из резного чёрного дерева; столешницы инкрустированы перламутром и слоновой костью. На них стояли курильницы и вазы с фруктами; большей части плодов она не знала.
Вот, вроде бы виноград, но белый; вот плоды, похожие на апельсины, но крупнее и краснее, а вот и вовсе нечто, покрытое волосами, как руки штурмана Фошварда. Стены комнаты были укрыты гобеленами; сцены на них были удивительными: морские девы, чудовища из Горних Миров, крылатые люди из преданий народа шиаль.
— Ну что ж, — сказал Жувр. — Хотя бы выпьем!
Он бесцеремонно направился к шкафчику в углу; открыл его: свет ламп блеснул на бутылях тёмного стекла. Моряк благоговейно расставил их на столиках.
— Рундийское, — с придыханием произнёс он — так, словно намеревался поцеловать прекрасную даму.
Взгляды матросов обратились к вину; Аррен подумала, что давно не видела столь вдохновённого выражения.
— Кто он, — тем временем тихонько пихнула Пьерша она, кивая в сторону двери. — Ну этот… полустарик.
— О! — сказал тот, не отводя взгляда от запыленных бутылей и облизывая губы. — Это Келлар. Самая загадочная фигура на Островах. Он живёт тут более ста лет; а если кто спросит, почему — то говорит: «я слишком часто пью дыхание Льва». Здесь, в Тартааше, и впрямь восточный ветер преобладает; однако я никогда не слышал, чтоб от этого молодели. Бьюсь об заклад, он что-то темнит; вот только что?
Аррен онемела от удивления; Жувр успел разлить вино по высоким стаканам из великолепного, прозрачного стекла, прежде чем она успела сформулировать следующий вопрос:
— Но кто же он тогда? Неужто не человек?
Пьерш задумчиво фыркнул.
— Кто ж его знает? В мире немало существ, что выглядят как люди, но ими не являются; кое-какие Младые Боги, рослые полугномы, а в лесах Королевства, говорят, встречаются речные нимфы и зеленовласые дриады. Некоторые полагают, что он — сын звезды — одной из тех, что освещают наш небосвод — ведь, как известно, дети звёзд живут долго и не стареют. Но если бы это было так, то в темноте он был слегка светился; однако же я не замечал за ним ничего подобного.
Всем, кроме Аррен, раздали стаканы; моряки медленно, смакуя, опорожнили их. Аррен подумала, что это походило на священнодействие. Впрочем, и Аррен налили, совсем чуть-чуть, на донышке стакана: питьё было сладким, терпким и словно горело на губах; девочка пришла к выводу, что оно ей скорее не понравилось, чем понравилось.
Пьерш удовлетворённо, глубоко вздохнул и продолжил.