— Келлар отчего-то благоволит к Королевству; немало наших капитанов у него в друзьях. Сказать по правде, тяжко бы нам пришлось без его помощи. Человек он или не человек — не знаю; однако ума, знаний и полезных знакомств у него хоть отбавляй. Сказывают, раньше он жил на других Островах — и тоже не старел; повезло нам, что он перебрался в Тартааш.
И в этот миг вернулся сам хозяин.
Он переоделся, и теперь меньше всего походил на сморщенного старого гнома (каковым предстал пред очами Аррен в дверях). На нём была шёлковая рубаха, бархатные штаны и бархатный же камзол; сидела вся эта одежда на нём, как влитая. Его волосы были причёсаны и даже слегка напомажены; и выглядел он как самый настоящий дворянин из свиты Короля.
Аррен внезапно ощутила робость: на Зелёных Островах так не наряжался никто.
Келлар плюхнулся в кресло и с наслаждением вытянул ноги:
— Эй, эй! Я смотрю, Вам тут неплохо! Вы хоть оставили немного, негодяи?
Жувр перебросил ему полную бутылку; Келлар поймал её так ловко, словно только и жонглировал ими целыми днями. Аррен смотрела на него во все глаза: дитя звезды, Юный Бог или сын дриады — любопытство мучило её, словно жажда в летний день.
Наконец, почти не понимая, что делает, она подалась вперёд и спросила (быстрее, чем сообразила, что именно сорвалось у неё с языка):
— Кто Вы, Господин?
Келлар в этот момент как раз вкручивал изящный серебрёный штопор в упрямую тёмную пробку; он поставил бутыль на пол, смахнул со лба пот, и задумчиво посмотрел ей в глаза.
— Это долгая и грустная история, — наконец, сказал он. — Но, если ты пожелаешь, я расскажу её тебе, дитя.
По лицам Фошварда и других, Аррен поняла, что произошло нечто необыкновенное; вроде как небо решило объяснить, отчего идёт дождь. Потупившись, она так сжала стакан, что испугалась, что он лопнет.
— Но почему мне? — едва слышно спросила она.
Келлар рассмеялся.
— Не могу врать детям, — пояснил он. — Ей-богу, только взрослые заслуживают того, чтобы вешать им лапшу на уши. Однако, — тут пробка с оглушительным хлопком вылетела из бутыли. — Давайте выпьем, друзья мои, а воспоминания оставим на потом.
И они пили и пили; поднимали стаканы, и чокались, и смеялись, вспоминая былое. Аррен услышала множество диковинных тостов: «за жирное брюхо владетеля Тартааша, да не сократится в веках глупость его», «за воинскую отвагу правителя Хараана, благодаря которой Королевство спит спокойно (правитель Хараана, насколько знала Аррен, никогда не с кем не воевал)», «за прекрасных дев и их незадачливых мужей», «за Люсиенду и Сюзанну, да прославятся они в веках (этот пост пили стоя, без обычных шуточек и прибауток)». Кое-какие посты и воспоминания были совсем уж непотребными, явно не для ушей юной леди; матросы вспоминали об её существовании и тушевались.
Невысокий гном, держащийся с необыкновенным достоинством, принёс еду; к Аррен подвинули невысокий столик и поставили на него суп, от которого пахло так, что «подложечкой» немедленно засосало; невероятно аппетитный плов и салаты из диковинных плодов. Запивать всё это можно было зимней свежести шербетом; а ведь были ещё фрукты, и сладости — грильяж, пахлава, изюм!
Аррен съела столько, что ей показалось — она сейчас лопнет. Комната начала куда-то уплывать, а она — усыпать. И в этот миг двери снова отворились.
Нагнувшись, в них прошла изумительной красоты женщина: кожа у неё была такого цвета, как и у Харата; угольно-чёрная, словно её облили смолой или измазали в саже. Глаза — огромные, яркие, светились на её лице, как алмазы. Губы — необыкновенно пухлые, а нос — чуть-чуть вздёрнутый; Аррен никогда ранее не видела подобных дев. Волосы её были уложены в сложнейшую причёску, что напоминала башню; шею украшало сверкающее колье, а уши — серьги, похожие на крохотные пирамидки.
Лицо вошедшей отображало беспокойство.
Келлар, завидев её, привстал.
Их взгляды встретились; она прижала палец к шубам.
— Они идут.
Взглянув на каждого из присутствующих (Аррен показалось, словно в неё вонзили копьё, пригвоздив к креслу), дева повернулась и исчезла, опустив за собой гобелен.
Келлар вздохнул.
— И кто же к тебе идёт, дружище? — спросил его Фошвард, пощёлкивая пальцем по стакану.
— Неприятности, друг мой, неприятности, — пробормотал юноша и встал. — Прошу меня извинить; никуда не выходите и ведите себя, прошу, потише. — Я скоро вернусь.
Поколебавшись, он извлёк из кармана баночку и несколькими мазками наложил грим на лицо; оно стало пергаментно-жёлтым, будто старая слоновья кость. Накинул на плечи рваный плащ, закутался до самого горла и перед самой дверью сгорбился, словно его внезапно разбил паралич. Створка хлопнула; Келлар исчез.