— Но тебя проклятие не коснётся, дитя.
На Аррен словно дохнуло прохладным ветром после жары пустыни; она так и застыла, не донеся кусок паштета ко рту.
— Кто она? — шёпотом спросила Аррен, когда осталась наедине с матросами.
— Дочь народа тлалор, — вздохнув, ответил Фош. — Некогда ярость Льва была обращена против них. Великий город Тлацелитан был разрушен, а те, что выжили, навечно несут Печать. Злыми силами она обладает, злыми. Иной бы побоялся, да только не Келлар. Ему всё нипочём — то ли и впрямь не боится, то ли делает вид. С тлацелитанцами даже не торгуются на базарах; проклятие их тяжело и настигает также верно, как молния настигает дерево, стоящее одиноко в поле.
Штурман обернулся к магу, который деловито разделывал кусок мяса:
— Скажи мне, Харат, отчего Келлар не боится демонов?
Маг отложил вилку в сторону и аккуратно протёр салфеткой нож.
— Он попросту не верит в них, друг мой.
— Как можно не верить в то, что существует? — буркнул штурман и опрокинул стакан вина. — Разве ты не веришь в солнце, что восходит над холмами? Я неоднократно видел демонов и уверен в их существовании.
— По вере каждому и дано будет, — мягко ответил маг.
— Это ерунда, — буркнул Фошвард, но уже не так уверенно.
— Многое мы видим, но не всё из этого существует в действительности, — терпеливо возразил ему маг. — Скажи мне, друг мой, неужто тебе не доводилось видеть в небе города, подобные Тартаашу, или корабли, будто плывущие по небесной глади?
— Конечно, доводилось, — сказал штурман. — Каждый моряк видывал такое.
— Тогда скажи мне, друг мой, неужто они реальны — или лишь обман глаза и рассудка?
Штурман «Клыка Льва» призадумался.
— Я слышал, — неохотно сказал он, — будто это туман и испарения моря играют с глазом дурную шутку; а в Тартааше говорят, подобное встречается и в пустыне. Однако же города эти существуют в действительности; просто располагаются от нас в сотнях миль.
— Ты умён и мудр, друг мой, — улыбнулся маг. — Но позволь мне задать тебе ещё один вопрос. Если закрыть глаза и крепко надавить на них пальцами (ну или просто сильно устать или треснуться головой) — ты увидишь огненные точки перед глазами. Скажи мне, дорогой друг, существуют ли они в действительности, вблизи или вдали от нас? Неужто существует где-то край огненных мух, что прилетают к незадачливым морякам?
Фошвард открыл рот и закрыл.
Аррен рассмеялась.
— Поистине, — поднял бокал Пьерш и залюбовался игрой света в алом вине, — правду говорят в Тартааше: «не спорь с магом — всё равно останешься в дураках».
А Харат рассмеялся в ответ:
— Увы, друг мой, я не хотел обидеть кого-либо из вас. Волшебники Шайджры полагают, что окружающий нас мир — не более чем иллюзия, и лишь в той самой мере реален, в которой мы нуждаемся в нём. Правда это или нет — мне сложно судить; я лично думаю, что мир этот столь же подлинен, сколь и фальшив; однако мы углубились в высшие сферы, а наши дела сегодня намного проще.
Он, наконец, подцепил кусочек мяса и с чисто восточным изяществом отправил его в рот.
— Сегодня ночью я помогу вам спасти мальчика.
— Сказать по правде, — внезапно сказал Фош, — ты можешь отказаться. Я не вправе тебе приказать — ты просто плывёшь с нами.
Харат улыбнулся:
— У меня со Львом собственная история.
— Неужто, — воскликнула Аррен, которая до этого сидела тихо, как мышь, — неужто и в твоих странах верят во Льва?
— Дитя моё, — сказал маг, — люди верят во всевозможную ерунду; так отчего бы им и не верить в громадного благого льва, родом из северных земель? — он помолчал. — За свою жизнь я видел множество львов; но это Лев был особенным. Сказать по правде, не так уж важно, верю ли я в него; куда важнее, верит ли Он в меня.
За столом долго царило молчание.
— Но, если мир лишь иллюзия, — внезапно спросил Керс, — то для чего же желать и добиваться; и для чего нам завтра рисковать своими жизнями?
— Друг мой, — сказал ему маг, — даже в игре стоит играть по правилам; и даже в игре есть свои победы и поражения. К тому же, порой иллюзия столь прекрасна, что и сама имеет право на жизнь.
— Но если жизнь не более чем игра, — вновь спросил его Керс, — скажи тогда мне, Харат, отчего же правила игры столь жестоки?
— Другой мой, — посмотрел на него маг, и глаза его были полны глубочайшей печали, — боюсь, мы выбираем их сами.
Келлар вернулся к вечеру; он в раздражении сбросил тюрбан на пол.