И в тот миг, когда надежда окончательно истаяла, сгорела, как догорает фитиль у свечки, кто-то позвал его из темноты.
— Ты слышишь меня, дитя моё?
И мальчик ответил ему:
— Да, мой господин.
Его сердце забилось так сильно, словно вознамерилось проломить грудную клетку, и он до боли укусил себя за губу, чтобы не вскрикнуть от облечения.
— Знаешь ли ты, — сказал незнакомец, — что большие вещи отбрасывают большие тени, а маленькие вещи и тени имеют скромные?
Рамда кивнул, потом сообразил, что его не видят, и выдавил из себя:
— Да.
— Но порой, — мягко продолжил незнакомец, — даже у большой вещи может быть маленькая тень — всё зависит от того, где стоит солнце.
Рамда снова кивнул, и смахнул со щёк слёзы:
— Я понимаю.
Голос чужеземца ещё потеплел, и Рамда увидел его ладонь, окутанную мягким, перламутровым свечением.
И вот что он сказал:
— Возьмись за неё, и ничего не бойся. И ни за что не отпускай.
Сердце мальчика отчаянно колотилось, и смятение охватило его. Там, по другую сторону стены, стоял, несомненно, могущественный колдун — как мог он, Рамда, доверится ему? А ну как он превратит его во что-нибудь мерзопакостное, например, мышь?
— Верь мне, Рамда, — попросил человек. — Во имя Льва.
И тогда мальчик, окончательно искусав губы и сглотнув комок в горле, взял его за пальцы.
И в тот же миг потерял опору под ногами.
Пол темницы будто ухнул вниз!
Мальчик закричал, но голос из его глотки вырвался какой-то тихий, тонкий. Стены подвала вдруг шагнули в разные стороны, словно пьяные стражники, а рука мага стала огромной, и Рамда отчаянно уцепился за неё — крохотными, розовыми пальчиками.
И — о ужас! — его руки были покрыты шерстью!
Харат вытащил из темницы маленького мышонка, и засунул за пазуху.
— Ну вот и всё, — улыбнулся он. — Идём домой.
Обратно шли быстро, таясь. Хотя, сказать по правде, чего им было боятся? Ношение мыша за пазухой — не преступление. Двери им отворила чернокожая Фейна; Келлар собственноручно запер их на все замки, и только после этого они вдохнули свободно.
Собрались все в обеденном зале, и Рамда, разумеется, вместе с ними.
А куда ему, бедному мышонку, было деваться?
Когда Рамда понял, в какую передрягу попал, от ужаса он заорал. Но его крохотное мышиное горлышко извергло лишь тонюсенький писк; волшебник-великан подхватил его свой рукой — и сунул за пазуху.
Всю дорогу Рамда отчаянно царапался и кусался; он надеялся проскользнуть через рукав наружу и оказаться на свободе. Однако маг крепко держал его рукой, да и зубки у мышонка были совсем маленькие. А впрочем, что ждало его на свободе? Самое настоящее королевство мышей и хищных птиц! Теперь бедному Рамде всю жизнь предстояло прятаться по щелям, искать себе пропитание на пирамидах помойных куч, и каждый миг опасаться гигантских человеческих ног и злобных серых крыс.
Как только Рамда призадумался о своей доле, то ему стало жалко себя до слёз. От расстройства новоявленный мыш даже перестал царапаться. А может, и вправду, не лучше ли остаться у волшебника, сидеть в коробке, показывать фокусы и доживать свой мышиный век?
Впрочем, эту мысль Рамда додумать не успел.
Ибо в этот момент его вытряхнули на стол.
Вначале Рамда не понял, куда попал: повсюду здоровенные горы золота и серебра, и глиняные холмы, и фрукты — такие, что ими целую армию Великого Шаха (да живёт он вечно!) накормить можно.
Но потом увидел под ногами (ох, нет, не под ногами, а под серыми лапами!) большущую ложку, всё понял, уселся на мохнатый мышиный зад, и горько расплакался. Зрелище мышонка, сидящего на собственном хвосте и утирающего громадные росинки-слёзы розовыми лапками, было таким комичным, что матросы невольно расхохотались — их смех показался Рамде раскатами грома.
А затем его сняли со стола и посадили на пол; маг пробежался пальцами по его шерсти, и вот вдруг лапы стали расти, расти, а хвост всё уменьшаться, и наконец, совершенно изумлённый, испуганный, осоловевший и сбитый с толку мальчуган предстал перед собравшимися.
— Ничего не бойся, — улыбнувшись, сказал ему великан, которого Рамба запомнил ещё в первый раз — суровый северный воитель, покрытый шерстью, как белые медведи.