— Кто там?
— Это я, Пьерш, — невнятно, через полотно двери, донеслось. — Можно я войду?
Она зябко поджала пальчики на ногах:
— Входи.
Пьерш приотворил и двери и тут же плотно прикрыл их; в руках он держал толстую свечу. Свеча была из свиного сала и здорово чадила; тень Пьерша казалась длинной, словно бесконечной — она протянулась через комнату и стену.
— Привет, — неловко ляпнул матрос. — Да я так, на минуточку. Можно посижу?
Она сконфуженно кивнула, всё ещё не особо понимая, чего он от неё хочет.
Пьерш вздохнул, присел на краешек кровати — она подтянула к себе коленками ноги — поставил свечу на столик, потёр руки, будто они у него замёрзли, и сказал:
— Ар, ну расскажи, хоть как ты вообще? Боргольд рассказал мне всю историю. Ну, насчёт Къертара. Да я и сам его малёк помню — вихрастый, непоседа, а как на что взглянёт — будто насквозь видит, и лицо такое сосредоточенное, и губами шевелит. Всё, что не узнает — враз запоминал! И всё у него прям ладилось — никогда такого не видал.
Пьерш некуртуазно шмыгнул носом и утёр его рукавом:
— Тут вишь, какие дела закрутились, однако я вдруг подумал, что тебе, небось тоже не легче…
Аррен обхватила руками колени; она смотрела в стену — и не видела её.
— Пьерш, — наконец, тихо сказала она. — А ты и прямь хочешь знать, как мне вообще?
— Конечно, — вскинул голову он, его кадык заходил ходуном.
Аррен вздохнула — но как-то неуверенно, будто её грудь заключили в клетку.
— Жизнь без Къера, — сказала она, и голос её прозвучал в ночной тишине скорее намёком, нежели словами. — Я не смогу тебе объяснить, Пьерш. Ты не поймёшь.
— Ну ты попробуй, — отозвался он.
— Хорошо.
Она раскачивалась, и её тень раскачивалась вместе с ней.
— Это вроде как пытаешься дышать, а каждый вдох — словно глоток из лезвий. А потом будто стало полегче, тише — но не потому, что боль ушла, нет — просто я к ней притерпелась.
Аррен посмотрела на Пьерша глубоко запавшими глазами:
— А потом вдруг вспомнится — и обожжёт, будто кожу изнутри обдерёт. А ещё вроде бы, знаешь, как сделал страшное: и надо бы жить, да не можется, и жизнь эта в горле комом стоит. Застревает…
Пьерш, казалось, превратился в статую — так неподвижно смотрел на неё.
А Аррен долго, долго смотрела на него.
— С вами мне хорошо, тепло, — наконец, сказала она. Будто тёплым ветерком обдувает. Только знаешь, не моё это, словно заёмное — всё время в дар, в долг я живу…
— Ты это, ерунды-то не говори, — буркнул Пьерш.
— Да нет, — отозвалась Аррен. — Поверь мне, так оно и есть.
А юноша вдруг потянулся и коснулся её щеки, ни с того, ни с сего.
— Знаешь что, Ар, — неожиданно сказал Пьерш. — По-моему, ты навыдумывала себе, а на деле-то ничего такого и нет. Ежели и есть твоя вина в смерти Къера, то небольшая; а что дурные языки говорят — ну… за то они ответят в Царстве Льва.
Аррен вдруг стало спокойно-спокойно, и обжигающе больно: она повернулась и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку.
— Ну, ты того, — покаянно сказал Пьерш, — не реви в подушку, перо промокнет. Я пойду.
На миг он задержался, помялся у кровати, будто хотел её погладить, да так и не решился; наконец, вдохнул и отворил дверь. Скрипнули петли, застонали ступеньки. А затем дверь захлопнулась и оставила Аррен один на один с ночью. На какое-то мгновение на неё вновь навалился ужас содеянного; а затем вдруг с востока, со стороны моря, подул ветер — и на неё снизошло спокойствие.
— Это никогда не исцелится, — прошептала она.
Но эта мысль почему-то её не испугала: пока здесь, внутри, жгло, пока дёргало и мучило, словно огромная заноза, пока здесь, чуть повыше живота, тянуло и болело — она не забудет Къера. Но миг он даже будто привиделся ей — со своей всегдашней грустной, кривоватой и понимающей улыбкой. Это был не сон и не явь — может, воспоминание?
Она плакала и плакала; ну и пусть перо промокает, пусть! Слёзы жгли, но будто бы исцеляли; какой-то необыкновенно мягкий, похожий на перину покой окутал её, и она уснула.
Глава 5. Город Демонов
А утро было великолепно!
Небо было таким ясным, что казалось глазурованным; ни единого пёрышка облаков не было на нём. На блистательной глади бухты можно было рассмотреть белые платки парусов; желтоватые, обрывистые горы словно втиснулись в небо, опасаясь, как бы кто-то не занял их место.