— Взгляни, — сказал Лев, склонив голову — вот жизнь, которая тебе подвластна. Протяни руку, если угодно, и отними её.
И поднял я руку, но не хотел причинять зла младенцу — ибо каковы могут быть прегрешения его? Но соблазн на мгновение коснулся сердца моего. И подошёл я к колыбели, и посмотрел в его лицо; и был он заплаканным и сморщенным, а вдруг увидел меня — и улыбнулся. Правду говорят, что младенцы и кошки видят то, что сокрыто от глаза людских! И раскаяние охватило меня. Отошёл я от колыбели и опустил руку.
— Не желаю я власти над судьбами людскими, — сказал я Льву. — Ибо кто я такой, чтобы отнимать жизнь, коль не могу даровать её?
Лев взглянул на меня, и тогда я понял, отчего была опущена его голова — ибо глаза Льва были полны слёз. И сказал он:
— Ты сделал верный выбор, сын мой.
Вот мгновение — и оказались мы над морем; оно было синим и безбрежным, и по нему плыл крохотный корабль, будто я был чайкой и мог посмотреть на него сверху.
— Взгляни, — в очередной раз сказал мне Лев. — Вот море, оно подвластно твоему сердцу. В воле твоей наслать бурю на хляби морские — и усмирить её.
И простёр я руку, и ухватил ею течения, и ощутил в себе власть и силу — призвать тайфун или ураган; тучи признали мою власть и охотно подчинялись помыслам моим. Но взглянул я на корабль — и узрел там девочку, маленькую девочку, что плыла из родной страны; и заглянул я в сердце её, и увидел там горе — горе, страшней которого нет на свете. И удержало сострадание руку мою.
— Не желаю я власти над морем, горами и ветрами, — ответил я Льву. — Ибо полны они жизни, жизни, что дарована не мною.
И лицо Льва смягчилось.
— Знай, — сказал он, — что если поддался бы ты гордыне, эта буря была бы губительна для одного тебя.
Он утёр слёзы лапой, и вновь объяла меня зеленая тьма, и море исчезло, и увидел я город — огромный город, заброшенный, но великолепный, и лежал он посреди пустыни, где не было ни травинки, ни единого деревца: ужасный и чудесный открылся мне тогда вид.
— Узри, дитя моё, — сказал Лев. — Это Чарн. Его сгубила людская глупость, и злоба, и гордыня. Никто не выжил в этом мире. Если желаешь, то протяни свою руку — и город этот погибнет по слову твоему. Рухнут колонны и обвалится мостовая; храмы и дворцы, дома и колодцы обрушаться в бездну.
И долго я взирал на этот город, но затем обернулся ко Льву.
— Не я созидал этот город, — сказал я ему, — не мне его и рушить. Кто знает, быть может, он послужит уроком тем, кто придёт однажды, из других миров.
И вот, исчез Чарн, Мёртвый Город, и вновь я сидел в моей комнате, а напротив меня стоял Лев. И глаза его смотрели на меня с заботой и любовью; и подумал я, что не видывал доселе зверя прекраснее.
— Ты сделал выбор, сын мой, — сказал он, и голос его был подобен раскатам грома. — Отныне не оступись.
И низко поклонился я Ему в волнении; ибо понял, кто Он на самом деле и для чего пришёл ко мне. И вот повернулся Лев, дабы уйти, но внезапно взволновалось сердце моё, и я упал ему в лапы.
— Не уходи, о Господин и Повелитель мой! — воззвал я к нему. — Ибо ожидал я тебя всю жизнь. Многое я узнал, но многое мне ещё неведомо! Скажи мне, Повелитель, для чего я живу, и что есть смерть? И есть ли что после смерти, и для чего создан мир, и из чего состоит солнце и луна, и отчего они не падают в море?
И остановился Лев, и рассмеялся.
И сказал он мне:
— Дитя моё! Разве, открывая книгу, начинаешь ты читать её с конца? Разве, выслушивая мудрое изречение, ты упускаешь его начало? Разве, утоляя жажду, ты наслаждаешься лишь вторым глотком?
— Но Государь! — вскричал я в величайшем волнении. — Скажи мне хотя бы одно! Ты указал мне путь, но смогу ли я пойти по нему? И не была ли моя жизнь напрасной?
И подошёл ко мне Лев, и дохнул мне в лицо. И никогда я не ощущал себя более таким храбрым, как в этот миг, и многое открылось мне.
— Нет ничего напрасного и случайного, — сказал мне Лев. — Всему есть своя мера и своё значение. А путь — моё дыхание придаст тебе силы, но сможешь ли ты пройти по нему — зависит лишь от тебя самого.
— Но Господин, — склонил я голову, и слёзы пробежали по моим щекам. — С тех пор, как я пришёл в мир, одни лишь горести преследуют меня; неужто такова судьба моя? И отчего жизнь так жестока ко мне, Государь?
Лев потёрся об меня гривой; он поднял голову — и я увидел, что глаза его полны грусти.
— Ты пришёл в этот мир, дабы помогать другим; их горести — это твои горести, их радости — это твои радости. Твой путь тяжёл, но ты сам выбрал его.