Наконец, дверь открылась, и в неё вошло два человека — Аррен таких никогда не видела. На них были двойные кольчуги (это когда под одним слоем колец есть ещё один), широкие пояса, лица их были сплошь покрыты шрамами, словно их кромсали ножом. Бороды не были завиты в косички или вообще как-то уложены; они торчали торчком. У одного был перебит нос; у второго не было уха.
Они окинули комнату тяжёлыми, угрюмыми взглядами и встали по обе стороны от двери. Но даже они не привлекали столько внимания, сколько тот, что зашёл за ними следом.
Он был высоким и грузным; лицо у него было умным и немного насмешливым. Жестокость таилась в уголках глаз, но полные губы улыбались приветливо.
Аррен с удивлением увидела, как их сопровождающий уткнулся головой в ковёр, и что-то забормотал. Если бы она прислушалась (и если бы понимала по-тартаашски), она разобрала: «Прости этих северных нечестивцев, мой господин! Им неведомо, как следует приветствовать подлинного царя». Впрочем, Фошвард и Жувр, очевидно, кое-что поняли: вздрогнув, они уставились на гостя, и затем медленно наклонили головы.
Однако, увидев это движение, южанин поморщился, словно ему на язык попала муха; он легонько качнул головой и сказал на языке Королевства:
— Ох, не будем здесь устраивать эти восточные церемонии, — его речь была удивительно правильной, словно он вырос на Островах, а слово «восточные» он так тонко выделил интонацией, что это показалось издёвкой.
Гость уселся на ковёр прямо напротив Аррен; довольно усмехнувшись, он подвинул к себе блюдо с тминными лепёшками.
— Отчего же ты не ешь, дитя? — спросил он. — Тебе не нравится угощение?
— Очень сладкое, — сказала она.
— Да, — согласился незнакомец, — таков и весь Тартааш.
Он налил себе немного рубинового вина; однако пить его не стал, а лишь задумчиво покачал в чаше.
— Не будем же уподобляться глупому путнику, что так и не смог выбрать меж двумя постоялыми дворами, и ночью его прирезали разбойники, — сказал он, — перейдём сразу к делам нашим. Вы убили Джаншаха, и хотя этот шелудивый сын осла и был моим племянником, я вам благодарен.
— Джаншаха убил ваш слуга, Бешрам, — спокойно ответил ему Харат. — Я лишь изгнал из него демонов. Прочие же и вовсе к этому непричастны.
Полноватый гость впился взглядом в лицо мага; затем кивнул сам себе, словно чем-то удовлетворенный.
— Что ж, это хорошо, — сказал он. — Хорошо для вас, ибо иначе я бы приказал вас всех прирезать. Да, Джаншах был той ещё паршивой овцой, но всё-таки, кровь царей священна.
Сказав это, он улыбнулся Аррен и отведал тминной лепёшки и смахнул крошки с губ. А та сидела, словно её поразил столбняк: неужто этот толстяк и был царём городов, владыкой Тартааша, шахом Кобад Ханом?
И она только что избежала страшной казни.
— Глаза людей не лгут, — сказал, наконец, шах, отпив немного из своей чаши, — и ты, маг, не врёшь. Я не хотел бы, чтобы на мою страну обрушился гнев Королевства; однако вам, северянам, придётся уплыть. Уплыть завтра утром. Джаншах ошибался — даже Бешрам не ведал всей правды. Моих людей в отряде было куда больше половины. И всё же, негоже простым людям видеть, как сцепились тигры.
— Судьбы людей — в руках богов, о царь городов, — сказал Харат, и Аррен не увидела на его лице ни тени страха. — И даже ты, повелитель, не будешь царствовать вечно. Твоя судьба настигнет тебя в Месяц Льва.
Кровь прилила к лицу царя, но он сдержался.
— А что станет с людьми Джаншаха? — вдруг вырвалось у девочки.
Кобад Хан благодушно посмотрел на неё.
— Они умрут. Вернее, уже мертвы, хотя ещё не знают об этом. Мои виночерпии напоили их отравленным вином.
Девочка в ужасе оттолкнула блюдо со сладостями.
Повелитель Тартааша рассмеялся.
— О, не бойся, дочь Льва! В рахат-лукуме нет яда. Это оскорбило бы сие царственное лакомство.
Кобад Шах запустил пальцы в мучнистое блюдо и положил несколько ломтиков на кумачёво-красный язык.
— Понял ли ты меня, слуга Боргольда? — спросил он.
— Мы отплываем завтра утром, — проворчал Форшвард. — О величайший из повелителей, дозволено ли нам однажды будет вернуться в Тартааш?
Южанин хохотнул, и поглотил ещё немного рахат-лукума.
— За вашу учтивость добавлю вам ещё один день. Не стоит уплывать без наших товаров — ведь они лучшие во всём Море. Славьте щедрость повелителя Царя Городов! Но отныне, не показывайтесь в Тартааше, — здесь его ноздри гневно раздулись, — пока не минёт месяц Льва.