Аррен пребольно ткнула его локтём в бок: Фавру не смел обижать никто.
Когда-то она боялась Жувра, но теперь он не вызывал у неё опасений — осунувшийся, с жестокой линией губ, с неприятным смехом и вечно небритой щетиной, на самом деле он всегда оберегал Аррен; если Пьерш был её другом, Фош — взял под крыло, то Жувр следил за ней так, как опытная, матёрая овчарка следит за своим кутёнком — чтобы не дай Собачий Бог, не влезла куда не надо…
В Келардене вместо голубей были чайки — там они, сипло крича, дрались за объедки среди мусорных куч. Зато коты были везде совершенно одинаковые: вот здоровенный, матерый котяра с дважды сломанным хвостом, ухо совсем оторвано, поперёк мордахи — шрам — но сколько самодовольной уверенности, дикой пружинистости, царственного котячьего достоинства…
Он лениво поглядывал на голубей, спрятанный за колесом телеги; время от времени он поднимал голову и глаза его зелёно поблёскивали.
Жувр проследил за взглядом Аррен и рассмеялся.
— Наверняка, шах здешней подворотни. Постой-ка! Да ведь я его знаю! Мы привезли его когда-то из Келардена! Да чтоб меня протащили под килем! Это же Васька!*
* Сокращённо от благородного островного имени Васисуалий.
Жувр остановился и наклонился над котом.
На того упала тень, но он даже не пошевелился: в вальяжности местных ушастых было что-то от флегматичного величия сфинксов — каменных кошек, украшающих фасады домой. Всем видом кот словно говорил: «вот, тенёк, вот и хорошо — ну а тебе-то чего надо?»
Жувр покачал головой.
Его пальцы на миг отпустили эфес меча, дрогнули… и вернулись на место.
— Нет, — с сожалением сказал Жувр, — не позволит. А ведь я его рыбёшкой когда-то кормил, потрохами баловал.
Матрос сделал шаг назад и рассмеялся.
— Мы его на острове Крохотном нашли, — сказал он. — Уж не знаю, что он там делал, а только сидел один в пустом доме и питался одними только чайками — а ведь ещё поди поймай! Отощал, все рёбра наружу, просто страшно было смотреть. Один сплошной скелет, клубок когтей и клыков, и только глаза — зелёные, злые, несчастные, большущие.
Жувр хмыкнул.
— В сетку пришлось ловить, на руки не давался. Потом погулял по кораблю, пообвыкся. Коты, они ведь вообще такие — к месту привыкают, не к человеку. Человек для них так — дрессированный великан, что тащит мясо. А как прибыли в Тартааш — сиганул по сходням так, что только мы его и видели.
— И что, — удивилась Аррен. — Неужто никогда потом не видали?
— Да как сказать, — сказал Жувр, вытаскивая из кармана трубку. — В ночь перед отплытием, мы уж и сходни собрались поднимать — ан вдруг Керс зовёт меня: «Иди-ка погляди! Клянусь потрохами ведьмы! Экая невидаль». Я подошёл, а там — и смех и грех сказать — лежит на фальшборте семь мышей. Здоровых таких, упитанных, а поверх их — крыса.
Моряк рассмеялся.
— Прям подношение, ни дать, ни взять! Это с нами расплатился так, поблагодарил, значит.
Аррен снова повернулась к коту. Тот слушал их разговор с прикрытыми глазами, но подёргивал ушами — будто прислушивался и ничего не упускал.
— А тут, глядишь, — с восхищением протянул Жувр, — отвоевал себе-таки, разбойник, место под солнцем. Видишь, какой подрапанный? Однако на площади лежит спокойно. Значит, это место — его. Задал взбучку всем местным котам и стал сам себе эмиром. Ну да долгих лет ему! А нам и пора идти.
И в этот миг кот поднял голову и глаза его встретились с глазами Аррен.
Странное это было дело — глядеть в глаза животного; и на миг Аррен показалось, будто бы он всё понимает. А потом кот лениво потянулся, встряхнул и зевнул — и махнул им лапой! Девочка остолбенела. Ан нет, нет! Просто провёл по лицу лапой, будто умываясь! Чёрт-те что мерещится спозаранку.
Они с Жувром уже ушли, пробираясь улочками к базару, а ей всё чудились яркие зелёные глаза и прощальный взмах лапой.
На этот раз они не пошли на овощной рынок; зато заглянули туда, где продавали одежды и драгоценности. Там они и повстречали Пьерша. Что он там делал — бог весть…
Аррен, как заворожённая, перебирала пальцами платья из тончайшего льна — сквозь них можно было читать книгу; она разглядывала и поглаживала подвески из самоцветных камней. Вот бирюза, такая же синяя, как вода в бухте; вот нефрит, молочно-белый, сохраняющий тепло рук; а вот камень-змеевик — простенький и дешёвый, но в нём, среди зелёной «шкуры» сверкали крохотные солнечные искорки — игриво и маняще. Малахит, сердолик, ляпис-лазурь и крапчатая яшма — здесь, разложенные на бархате, лежали камни со всех частей Мира. Наконец, Пьерш вздохнул, и купил ей амулет в форме скарабея: на простенькой верёвочке, тёмно-фиолетовый, из лазурита.