— Носи, на память.
Аррен покраснела.
Вернулись поздно вечером. Солнце садилось. Гладь залива казалась выполненной из пунцового стекла. В ней отражались корабли. Они покачивались на волнах, словно дремали; возле одного из них — громадной триремы — суетилась пузатая лодчонка.
Забрали, всё, что оставили у Келлара.
Сердечно распрощались с хозяином и его жёнами.
Ночевали на корабле.
А утром и впрямь отбыли.
Отвязали швартовы, подняли и привязали по борту якоря.
Спустили на воду шлюпку — нужно было вывести корабль из бухты, где горы спинами заслоняли ветер. Посадили за вёсла самых дюжих моряков — и корабль, наконец, стронулся.
Тартааш оставался позади.
С грязной водой его каналов, соляной коркой на камне причала. Всё уплывало в прошлое — худые, облезлые, пегие коты на пристани, со сломанными хвостами и рваными ушами; девушки с улыбками сладкими, как карамель. Багряные тротуары города мёртвых; пряный плов у Келлара; безумный эмир и мальчик Рамда.
Тартааш оставался позади.
За бортом плескалась бутылочно-зелёная вода; чайки с противными криками падали вниз за рыбой. Аррен смотрела на купола, вырисовывающиеся в акварельном небе юга, и думала, что этот город останется с ней навсегда.
«Куда, — с замиранием сердца спросила себя она, — Куда приведёт меня „Клык Льва“?»
Наконец, подул свежий морской ветер; паруса заполнились ветром, самодовольно затрещали; казалось, корабль пробудился от долгой спячки. Он блаженно зевнул; он набрал полную полотняную грудь воздуха — и устремился в новые края.
Рядом с ней стоял Пьерш.
— Знаешь, — вдруг тихо сказала она, — помнишь наш разговор о Къертаре?
Пьерш кивнул.
— Говорят, что время лечит, — тихо сказала Аррен. — Это всё ерунда; ничего оно не лечит. Оно словно покрывает целебной мазью — но под ней, всё та же рана. Смой лекарство — и заболит…
Чайки летели над кораблём, и кричали что-то хриплыми голосами, возмущаясь, что он уплывает. Они миновали здоровенный галеон — он был размером с крохотный город, с резными, покрытыми росписью бортами, узорчатым леером и горделивым носом.
— Но, в то же время… — Аррен замолчала, мучительно подбирая слова, — эта рана, она будто делает тебя другой. Словно с тебя сорвали кожу, и ты стал ощущать всё куда больнее, острее — и более чутко.
Она обвела рукой.
— Всё это, город и его мостовые, мальчик Рамда и старьёвщик Келлар — я будто вижу всё это другими глазами, вижу по-настоящему. Боюсь, если бы просто приплыла сюда с отцом, я не поняла бы, не увидела Тартааша…
— Ты повзрослела, — сказал Пьерш.
Аррен покачала головой.
— Нет. Я постарела, Пьерш. А детство… я словно потеряла его. Оно будто прячется где-то внутри, в закоулках моей души, и теперь навсегда останется со мной.
Она смотрела на остров, который уменьшался, будто уплывал вдаль, на всех парусах.
— Я никогда не стану взрослой.
— Станешь, — рассмеялся Пьерш. — Когда-нибудь.
И были волны, и были чайки.
— А ещё, знаешь, — сказала Аррен, — когда мы были совсем маленькими, ну, с Къером — мы мечтали о приключениях. Мечтали, как выйдем в это Море, сразимся с пиратами и морскими змеями, увидим древние города и развалины, полные демонов. И теперь — мне кажется, мои приключения начались. И, пусть не так, как я хотела… — она обратила на Пьерша глаза, полные слёз. — Но это будут лучшие приключения в Мире — иначе я разочарую Къера.
Она помолчала:
— Я сделаю для этого всё.
— Пройдёшь по краю пропасти? — тихонько спросил моряк.
— Пройду по краю всех пропастей.
Едва они покинули бухту, как задул сильный восточный ветер; они шли ровно по курсу, словно кто-то там, наверху, присматривал за ними. Корабль мягко качали волны, цвета поделочной бирюзы, небо было чистым, хотя на горизонте городились сдобные облачные башни. И ещё один удивительный разговор состоялся в утробе «Клыка Льва» — разговор с Харатом.
А говорили они об их гостеприимном хозяине из Тартааша.
Они тогда собрались на камбузе — в меню были острые блюда Страны Песка.
— Ох! — внезапно воскликнула Аррен, так и не донеся кусочек филе ящерицы до рта. — А я ведь таки не успела поговорить с Келларом! Мне так хотелось спросить у него многое, многое — я откладывала, откладывала и, наконец — забыла!