Разговор на рабочую тему позволил вновь обрести точку соприкосновения: я вспомнила о том, что нас связывает и какими должны быть отношения, чтобы легко работалось. Проскурин, возможно, подумал о том же, потому что до конца обеда он больше не отпускал комментариев относительно моей внешности и не называл прилепившимся прозвищем.
Однако его "Анжелика Петровна" заставила меня напрячься: он становился официален, когда бывал недоволен. Я гадала что ему не нравится. Впрочем, каковы бы ни были причины, вслух начальник их не озвучил, а спрашивать я остереглась. Фаза ли Луны какая-то особенная или вспышки на Солнце, но я совершенно не понимала что нашло на Евгения Харитоновича. И докапываться до истины не желала: кошку любопытство сгубило, а мне ещё рано погибать - хоть Артём и сделал для этого всё, что мог.
Весь обед я держала глаза опущенными, язык - на привязи, а чувства - в кулаке. "Никаких истерик, никаких провокаций. Мне нужна эта работа". Видимо, начальник счёл, что я его боюсь или обиделась: несколько раз он пытался выковырнуть меня из защитного панциря. Напрасные старания: я переводила всё в шутку или меняла тему. Внимание босса заставляло чувствовать себя некомфортно, даже кофе не расслаблял.
Я обрадовалась, когда совместная трапеза, наконец, подошла к концу. Моя попытка расплатиться самостоятельно была решительно пресечена. Я протестовала: в своей новой жизни - летоисчисление после Артёма - я собиралась быть независимой от мужчин. Отстаивая свою новорождённую независимость, я ляпнула: "Мы же не на свидании", за что получила пронизывающий взгляд и весьма холодное:
- Можешь считать это больничным. Я предпочитаю превентивные меры: лучше заплатить за обед, чем ждать, пока ты попадёшь в больницу с последствиями голодания.
- Почему вы считаете?.. – совесть заставила замолчать: так ведь и оказалось – о чём я, конечно, не собиралась рассказывать!
- Когда ты в последний раз нормально ела?
Откинувшись на стуле, Проскурин сложил руки на груди и уставился на меня с видом инквизитора, собравшегося поджарить ведьму.
- Я поняла, что вы имели в виду, - постаралась я закруглить щекотливый разговор.
Он заломил бровь, отчего стал похож на пирата, берущего корабль на абордаж. В ответ я плотно сжала губы, показывая, что не намерена обсуждать свой рацион.
- В-общем, Анжелика Петровна, за ваши завтраки и ужины я не отвечаю. Но если вы попробуете манкировать обедом во время перерыва, я не пожалею времени отвезти вас в ресторан. Питаться вы будете, - с нажимом произнёс он, - одна или под моим присмотром.
В серьёзности угрозы - а в том, что это именно угроза, которая будет выполнена в точности, - я не сомневалась, поэтому скупо ответила:
- Одна.
Начальник недоверчиво усмехнулся, бросил на стол чаевые для официанта и встал из-за стола.
- Спасибо за обед, - отдала я дань вежливости, поднимаясь следом.
На работу мы вернулись в молчании. В холле разошлись в разные стороны: Проскурин направился к лифту, а я глянула на часы и повернула обратно к дверям - мне предстоял осмотр недвижимости. Трясясь в метро, я думала о том, что на самом деле работаю феей: исполняю чужие мечты, забывая о собственных. "Да и нет их у тебя, - отозвалось что-то внутри. - О чём ты мечтаешь?"
Внутри было пусто. Мысленным взором я увидела осколки своих мечт - они лежали на пепелище. Любимый муж, дети, семья… Артём разбил моё счастье в мелкую крошку. Достав наушники, я вставила их в уши и включила музыку, но шелест воспоминаний прорывался даже сквозь басы и барабаны популярной мелодии. Увеличила звук, отчего сидящая рядом девчонка скорчила гримасу и пересела. Я усмехнулась и, откинувшись на сиденье, закрыла глаза. Через две станции выходить - пусть. У меня есть пять минут покоя. Их я использовала с толком - не думая ни о чём.
Отупил ли меня непривычно сытный обед или истерика выпила все силы, только мне стало до лампочки - сумею я угодить клиенту или нет, останется мной доволен Евгений Харитонович или уволит, найду я новую работу или буду побираться на улицах. Упадок сил был настолько лютый, что единственное, чего мне хотелось - это уснуть на века и не просыпаться. На перрон я не вышла - выползла, чуть не застряв в дверях, когда они вдруг захлопнулись. С трудом выдрала сумку у железного чудовища; добычу оно выпустило, но оставило свою "метку" - длинные царапины на бежевой коже. Я безучастно оглядела испорченную вещь.
- Придётся выбросить.
Шевельнулось сожаление: сумка была удобной, вместительной. Я её любила, берегла… Уступив сетованиям практичности, вздохнула: