- Я верю, - пробормотала несчастно, отводя глаза.
- Нет, не веришь, любовь моя, - с тяжёлым вздохом уронил он. - Не веришь. Мне больно смотреть на твоё лицо...
- Тебе неприятно на меня смотреть? – в сильнейшем расстройстве прошептала я, опуская голову.
- Перестань! - воскликнул он. - Что ты говоришь?
Я не ответила; в уголках глаз опять скопилась влага, норовя пролиться.
- Перестань, любовь моя, - прошептал Женя. - Не говори так. Пожалуйста! Когда ты так думаешь, то делаешь мне очень больно, - сдавленно признался он.
- Я не хочу делать тебе больно, - зажмурившись, всеми силами постаралась удержать слёзы.
- Делаешь, - сквозь зубы процедил он. – Делаешь! Не могу смотреть на то, что я сотворил с тобой! - голос мужа превратился в рычание опасного, хищного зверя. - Не могу видеть как... - он осёкся.
- Что?
Но Женя молчал, сжимая зубы с такой силой, что рот превратился в лезвие бритвы. Я поцеловала это лезвие. Остро. Больно. Пряно. Бросило в дрожь - и стало хорошо!
- Всё хорошо, - пробормотала, прикрывая глаза от жгучего удовольствия. Моя игла. Как же бесподобно! - Всё хорошо, Женя...
Проведя пальцами по чисто выбритой щеке, потянулась к этим губам, способным чёрное обратить в белое; ночь - заставить казаться днём; печаль - превратить в надежду; вдохнуть радость в страдающую душу; унять боль! Моё обезболивающее… С побочным эффектом в виде привыкания на всю жизнь, но тут уж ничего не поделаешь. Когда требуется лекарство от отчаяния, приходится пойти за зависимость от любви.
- Желя…
Любимый перехватил мою руку за кисть, остановая. Увидел как я мгновенно разволновалась: "Он не хочет меня, он..." и поцеловал: крепко, жарко, томительно. Отстранился, посмотрел на меня, раскрасневшуюся и часто дышащую, и обронил тихо:
- Желя, я поеду к Кропоткину. Пройду у него любой курс, два, десять – сколько захочешь, если это заставит тебя поверить.
У меня занялось дыхание! Не дыша, уставилась на него во все глаза.
- Поедешь к Валентину Андреевичу?! - вскричала, наконец, в огромном возбуждении.
Женя улыбнулся.
- Да. Ты же хочешь?
- Хочу! – вырвалось горячо. - Хочу! Для тебя, Женя! Женечка...
Я заплакала; уткнулась в ладони и горько плакала, пока любимый целовал мою шею, заверял, что он больше не допустит, чтобы я страдала.
- Никогда, Желя, - со сдержанной и неукротимой яростью пообещал муж, - никогда ты больше не будешь страдать от того, что я от тебя ушёл! Клянусь! Бог мне свидетель.
Я отвела ладони - мне было важно взглянуть ему в глаза. Он с таким пылом и искренностью это воскликнул, что моё сердце дрогнуло. Как же тянуло поверить, что муж и правда меня больше не оставит! Но... С прерывистым вздохом отвернулась. Слишком часто он уходил - слишком глубоко в подсознании укоренились нанесённые его уходами травмы. Опыт не позволял довериться до конца, безоглядно, и Женя это понял. Тихо произнёс, приподняв мой подбородок:
- Клянусь памятью бабушки, я никогда не покину тебя - по своей воле. Я буду с тобой до последнего вздоха.
У меня заколотилось сердце. Тяжело дыша, я смотрела в эти сверкающие глаза - они пугали и завораживали таящейся в них грозной мощью. Я ни разу не слышала, чтобы Женя клялся памятью кого-либо из своей семьи. Никогда такого не было!
- Женя, - прошептала, не зная как к этому относиться.
То, что клятва была серьёзной, не оставляло сомнений, только вот... насколько серьёзной?! Сможет ли он перешагнуть через неё при желании?
- Верь мне, - хрипло и очень низко попросил муж.
И мои губы сами собой вымолвили:
- Я верю.
Это действительно была очень весомая клятва - Женя не перешагнёт через неё легко. Он слишком дорожит памятью о бабушке, чтобы замарать её, очернить, испоганить. У меня вырвался прерывистый выдох облегчения.
- Клянусь тебе, любовь моя, - с нажимом повторил любимый.
Дрожа от радости, я прижалась к нему.
- Женя! Женя!
Вера поселилась в моём сердце и начала там осваиваться.
- Посмотри на меня, любовь моя, - мягко велел муж.
Я посмотрела.
- Я люблю тебя.
Он сказал это так просто, а мне захотелось разрыдаться от переполнивших сердце эмоций: потому что каждый слог, каждый звук полнился ею – любовью ко мне!
- Женя, - вместо того, чтобы расплакаться, рассмеялась: меня цапнули за ухо, приглашая к играм. - Любимый!
Слёзы всё-таки пролились из проторенных каналов; Женя высушил их поцелуями.
- Любимый! Любимый, - шептала в страстной горячке. - Люблю, люблю!
- Любовь моя, - хрипло шептал он в ответ, - я сделаю тебя счастливой! Ты больше не будешь плакать - только от счастья. Только от радости.
И я верила, снова верила ему - по-настоящему. Мой наркотик вскружил мне голову. Я больше не различала где правда, а где ложь; где реальность, а где вымысел. Впрочем, это было неважно: реальность, созданную словами Жени и моей верой в них, в него, ему я не променяла бы ни на какую другую. Ни за что на свете! Мой Женя всегда со мной - может ли быть что-то лучше?! Однозначно нет!