Хенк почти кричал. Он потребовал повторить расчеты.
— Это ничего не даст, — устало сказал диспетчер. — Расчетчик не ошибается. Я как-то слышал о такой ошибке, но скорее всего это анекдот.
— Не будь я собой, — возразил Хенк, — разве я не ощущал бы этого?
— А ты не ощущаешь?..
Они замолчали.
Хенк выдохся.
Он вдруг понял, как нелегко сидящим перед ним людям. Он сумел поставить себя на их место. Они правы, у них нет резона ему доверять. Он пришел из Нетипичной зоны, данные, предоставленные им, дают странные результаты. Они, диспетчер и Охотник, обязаны узнать: кто он?
Этот же вопрос задал Челышев.
Челышев даже улыбнулся. Улыбка получилась мрачноватая, но все же это была улыбка:
— Ты ведь позволишь порыться в твоей памяти, Хенк?
Четверть часа назад даже намек на такое вызвал бы в Хенке ярость. Сейчас он только кивнул. Почему нет? Если его обманули (он не нашел смелости сказать — подменили), он сам хотел знать — где? кто? когда? с какой целью? Лишь сейчас Хенк понял назначение робота, все еще стоявшего на пороге.
— Это Иаков, — пояснил Челышев. — Не знаю почему, но его называют именно так. Он не умеет лгать, но свободно ориентируется в системах любой лжи.
— Иаков! — приказал он. — Займи место в лаборатории.
Лаборатория оказалась просторной и почти пустой комнатой. На темной, ничем не украшенной стене мерцало несколько экранов, в углу стоял пульт, на стеллаже — ворох датчиков. Еще один угол занимала массивная тумба самописцев.
Оплетая голову Хенка змеями датчиков, диспетчер предупредил:
— Здесь прохладно, но тебе придется снять рубашку…
Он замолчал, увидев шрам, изуродовавший спину Хенка. Легко, одним пальцем, он коснулся ужасной, уходящей под левую лопатку, вмятины:
— Где тебя так?
— Не все ли равно?
— Не все равно! — резко вмешался Челышев. — Мы не задаем пустых вопросов.
— Под объектом 5С16.
— 5С16?.. — Челышев вспомнил. — «Лайман альфа» попадала в аварию? Об этом есть запись в бортовом журнале?
— Разумеется.
Тон, каким Хенк это произнес, не мог оживить беседу, но Челышев настаивал:
— Такой удар должен был разорвать тебя на части. Нелегко, наверное, было собирать тебя, Хенк?
— Шу умеет.
Из-под пера самописца поползла испещренная непонятными знаками лента. Попискивала, скользя, координатная рама. Где-то искрил контакт — пахло озоном. Хенка неумолимо клонило в сон.
— Не спи, Хенк, — громко предупредил Челышев, просматривая ленту. — Тебе нельзя спать.
Хенк не спал. Он услышал удивленное восклицание Челышева:
— На «Лайман альфе» стоит Преобразователь?!
— Что в этом странного?
— Преобразователями снабжены лишь Конечные станции… Почему ты не зарегистрировал Преобразователь на Симме?
— Я был рад возвращению. Такое просто не пришло мне в голову. Да и вы сбили меня с толку этой охотой.
— Все еще жалеешь протозида, а, Хенк?
— Жалею.
— Не напрягайся, — попросил диспетчер. — И помолчи…
— Мне холодно.
— Полчаса можно потерпеть.
— Полчаса?.. А потом?
— Потом вернешься к себе… Пообедаешь, отдохнешь…
Челышев помолчал.
— Отдохни от своего корабля, Хенк… А там мы все выясним…
«А там…»
Прозвучало это достаточно безнадежно.
Глава 11
Хенк выбрал бар.
Не лучшее место для размышлений, но сидеть в пустой комнате перед экраном отключенного инфора было просто тошно. «Если Ханс окажется в баре, — загадал Хенк, — все выяснится быстро…»
Звездный перегонщик оказался в баре.
— Я всегда здесь, — объяснил Ханс, быстро шевеля плоскими губами. — Если жарко, ищу прохлады, если холодно, ищу тепла. Если бы не дела… — неопределенно закончил он, — я давно бы покинул Симму.
В настоящее время Ханс, по-видимому, мерз.
Не прерывая своих сетований (проклятые протозиды!), он порылся в тайниках климатической панели, и прозрачные стены бара, потускнев, медленно уступили место душному тропическому лесу. Хенк сидел за стойкой, но вокруг дрожало гнусное марево джунглей, лениво клубились влажные испарения. Мангры, а может другая какая гадость — когтистые, волосатые корешки мертво нависали над запотевшей стойкой, у ног бармена тускло отсвечивала плоская лужа. Он хмыкнул и опасливо заглянул под стойку.
— Прошлый раз, — упрекнул бармен Ханса, — из-под стойки выполз здоровущий кайман. Он, конечно, бесплотен, но на мои нервы действует, как настоящий.
— Жизнь всегда жизнь, — ревниво парировал перегонщик.