Хенк усмехнулся.
Теперь он понимал корни ненависти, испытываемой Цветочниками и Арианцами к протозидам. Уж если он, Хенк, оберон-икс, готов был до конца сражаться за жизнь своих предполагаемых собратьев и их союзников, то почему не должны были делать то же самое океан Бюрге, Арианцы, Цветочники?
Звуковой сигнал вернул Хенка к действительности.
На фоне Стены он увидел длинное, спирально закрученное пылевое облако. Оно медленно осциллировало, то сжимаясь, то вновь разбухая.
— Протозид, — сообщила Шу. — Преобразователь готов к действию, Хенк. Через пятнадцать минут ты получишь своего оберона.
— Мне не нужен оберон, Шу.
— Но так хотел Охотник.
— На «Лайман альфе», Шу, ты выполняешь мои приказы.
— Да, — с готовностью ответила Шу, и голос ее изменился.
— «Вот видишь! — донеслось до Хенка с работающего на Симму инфора. — Я тебе говорил, Петр, этот псевдохенк только и думал о бегстве!»
Хенк узнал голос диспетчера, но не стал отключать инфор. Не все ли равно, слышат его на Конечной станции или нет? Если он, Хенк, ошибся в своих предположениях, то всех их ожидает одна судьба — мгновенная смерть в океане раскаленной плазмы.
— Когда протозиды подойдут к квазару Шансон на критическое расстояние?
— Через двадцать семь часов, — ответила Шу.
Немного…
Хенк ясно увидел падение массивных тел в бездну квазара…
— А флот Арианцев? Охотники?
— Они подойдут примерно через сутки.
— Ты думаешь, им хватит нескольких часов?
— Я так не думаю, — ответила Шу. — Но так думают Охотники.
«Чуть более суток… Потом на протозид обрушатся удары гравитационных пушек…»
Хенк, несомненно, рисковал.
Но у него не было другого выхода. Он не хотел оставаться связанным по рукам и ногам. По псевдоподиям, как сказал бы звездный перегонщик Ханс.
— Мне не понадобится оберон, Шу, — повторил Хенк. — Я ведь и сам не знаю, кто я такой. Я просто хочу знать, Шу, что думают о происходящем протозиды.
И приказал:
— Преобразуй меня в облако.
Он не столько расслышал, сколько угадал — диспетчер на Симме грубо выругался.
Глава 19
Хенк никогда не задумывался о степенях свободы, какие он имел до прихода на Симму. Только сейчас, готовясь к выходу в открытое пространство, находясь в шлюзовой камере, он вдруг понял: он фантастически свободен. Перед ним открыт весь мир. Он может прямо сейчас уйти в любой район безопасного пространства. Он не зависел ни от кого и ни от чего. Он мог забыть и о протозидах, и об океане Бюрге, и о землянах. Он мог существовать сам по себе, ни о ком не думая, ни в чьих делах не принимая участия.
Но что-то ему мешало.
Он внимательно прислушивался к своим ощущениям.
Он чувствовал: в нем что-то происходит.
В любой момент он готов был понять — кто все-таки в нем поселился, и когда зашипели насосы Преобразователя, он на мгновение, пусть всего лишь на мгновение, но вновь испытал звездный ужас, уже не однажды испытанный.
Свет потускнел.
А может, это потускнело сознание, потому что уже не человеческое тело, а вихрь пылевой тучи мощно выбрасывался в пространство через чудовищно распахнутые шлюзы «Лайман альфы», обращенной к слепящему мареву квазара Шансон.
Он чувствовал удары звездного ветра. Он жадно впитывал в себя жесткое излучение. Он разбросал пылевые крылья на добрый десяток световых лет. Он мягко и хищно обволакивал спящего протозида.
«А может быть, это и есть я? Истинный я? Может быть, это я впрямь возвращаюсь в свое настоящее тело?»
Он услышал ответ Шу:
«Нет, Хенк!»
Шу ни на секунду не оставляла его. Она, как всегда, была нигде и была рядом. Он слышал Шу, он мог говорить с нею. Для этого ему не были нужны ни голосовые связки, ни электромагнитные излучатели. Он сам был излучателем, он сам был излучением.
Со скоростью, близкой к световой, он, Хенк, вошел в облако протозида, и гигантская пылевая буря надолго заволокла огромный участок пространства, разметав по Стене бесформенные клубящиеся тени.
Протозид…
Чувства всех протозид, медлительно дрейфующих к квазару Шансон, были теперь чувствами Хенка. Он сам теперь ощущал медлительное, ни с чем не схожее нетерпение, он сам теперь торопился к квазару Шансон — сгореть в его безумном костре, но все начать сначала! Он видел всех и вся. Ему не требовалось инфоров и кристаллов памяти. Все, что хранилось в памяти всех протозид, было теперь его памятью.
Он легко отбирал нужное.