— Ты, Винце, помяни мое слово, из тебя выйдет заправский оратор. Сердце радуется, когда в нашей среде обнаруживается человек с такими способностями. Мы, старики, не умеем складно говорить; мучаемся не только мы, но тошно и тем, кто нас слушает. Ничего не поделаешь, в старое время нам не очень-то удавалось открывать рот.
Они шли рядом. Фараго не отпускал руку Винце — с молодыми рабочими он вел себя так же, как со своими детьми. Перед дверью фабкома они остановились. Фараго пристально посмотрел на Винце.
— А ты что куксишься? Какая муха тебя укусила?
Винце хотел было резко ответить: мол, никакая муха его не укусила, не приставайте со своими расспросами, но помимо своей воли заговорил о коммунальной квартире, о том, как они заняли лакейскую, о ночных кутежах. До самого рассвета они с женой глаз не смыкают, а между тем оба работают: Мари, его жена, тоже поступила на фабрику.
— Где работает твоя жена?
— На шелкоткацкой фабрике «Хунния». Ученицей. Но ей уже доверяют станок, мотальный. А вечером учится шить в доме, где мы живем, через год-полтора станет портнихой.
— Замечательная у тебя жена.
— Что верно, то верно.
Иштван Фараго, наморщив курносый, широкий нос, задумался.
— Надо что-то предпринять. Конечно, там нельзя вам оставаться, баронесса и ее окружение вконец изведут вас. Да и далеко тебе. Двумя трамваями ездишь да электричкой.
— У меня был велосипед, но перед отправкой на фронт я его продал, нужно было оставить жене деньжонок.
— Ничего определенного не обещаю, но поговорю о тебе в комитете. Не унывай, держи голову выше!
Винце остановился в воротах на улице Надор, скрутил цигарку. С жадностью затянулся, так, что слезы навернулись на глаза. Со стороны улицы Яноша Араня, широко шагая, приближался Дюрка Пинтер в светло-сером костюме. У него маленькие усики, приятная улыбка, подметил Винце и, отбросив цигарку, пошел навстречу парню.
— Здравствуй! — обрадовался ему Дюрка, но тут же осекся, вспомнив, что накануне вечером они с Винце еще не перешли на «ты», и выжидательно посмотрел на него.
— Здравствуй, — ответил Винце. — Пройдемся до угла. — Они пошли рядом. Винце некоторое время молчал, затем начал без обиняков: — Утром я встретился с той женщиной, с баронессой. Она намекнула, будто ты и Мари, пока меня не было…
— Ну и ну! — Парень присвистнул, остановился. — Вот стерва! Надеюсь, ты Мари ничего не сказал?
— Я еще не был дома и вообще не собираюсь говорить ей об этом.
— И правильно сделаешь. Ты бы сильно обидел ее, у меня и то все кипит от злости! Моя мать оказалась умнее всех, она сразу, как только та повела себя нагло, выгнала ее из своей кухни.
— Это самое умное, — пробормотал Винце, все больше стыдясь начатого разговора. Юци Пинтер выгнала баронессу, а он не только не заставил ее прикусить свой грязный язык, но и дал ход ее сплетне.
— Мари мне много рассказывала о тебе, — продолжал Дюрка. — Вот я и решил помочь ей, чтобы к твоему возвращению она успела обставить комнату. Да и Ковачей я знаю с детства. К тому же они тоже в свое время помогли моему отцу, но я не только поэтому. — Он внезапно взорвался: — Какая же она мерзкая тварь! Мужа ее, что ли, призвать к ответу?..
Винце посмотрел на ставшее пунцовым лицо парня и рассмеялся. Да что они, с ума сошли, чтобы принимать всерьез сплетню баронессы? Достаточно и того, что она сумела испортить ему весь день.
— Надеюсь, ты не собираешься драться с бароном на дуэли? — спросил он.
— На дуэли — не собираюсь. Но влепить кому-нибудь пощечину, например тому хахалю баронессы, не мешало бы, — сказал Дюрка.
Винце, громко насвистывая, взбежал по лестнице, на втором этаже остановился, помахал на прощание Дюрке и крикнул:
— Зайдешь вечерком?
— Обязательно.
Мари не понимала, чем вызвана такая нежность: муж то обнимет ее, то погладит руку, а Винце не стал объяснять причину своего необыкновенно радостного настроения. Рассказал ей о делах на фабрике, об Иштване Фараго, лучше которого нет на всем свете, и о Гажи — он, правда, с ленцой, но зато весельчак.
Приподнятое настроение Винце передалось и Мари. Жига и то без всякой видимой причины несколько раз обежал комнату, весело тявкая. Если бы Винце знал Кати Берец, ныне Пилиши, то удивился бы поразительному сходству быстрой, подвижной Мари со своей сестрой.
— Купила винограду, — сказала Мари. — А то вдруг зайдет Дюрка.