— Прошу вас, Амелия, ни звука об этом!
Эти слова прозвучали в его устах настолько категорически, что у нее не оставалось никакой надежды. Малика рвала и метала, в этот момент она смертельно ненавидела мужа, в голове ее созревали планы мести… Приехал и все разрушил! Лег тяжелым гнетом на квартиру, на ее друзей, на всю ее жизнь, распоряжается, выносит решения, разве это можно терпеть! Когда Эгон приезжает в Пешт, квартира напоминает камеру смертников. В воскресенье и без того тоска зеленая, магазины закрыты, между тем человек, если он и не может купить, любит посмотреть, что выставлено в витринах. Ее не привлекают ни толпы на улицах, ни кинотеатры, воскресенья придуманы для таких, как Палфи; тем не менее они сидят дома. О чем они могут болтать друг с другом? Со стороны посмотреть, живут, как два голубка; ловкая женщина эта Маришка, вечно шепчется со своим мужем, а раньше перешептывалась с Пинтером-младшим… Эта мысль еще больше разозлила Малику. Она вышла на кухню. Мари разделывала на столе тыкву и даже не взглянула, когда открылась дверь.
— Сколько времени вы намерены готовить? — В голосе Малики звучали враждебные, вызывающие нотки.
— Пока не управлюсь, — спокойно ответила Мари.
— Мне тоже нужен газ.
Мари молча делала свое дело. Присолила тыкву, выжала, старалась закончить готовку как можно быстрее, ей тоже не очень было приятно находиться на кухне с этой фурией. Разложила на столе необходимые специи, поставила бутылку с подсолнечным маслом, горшок с мукой, кулек сахара. Баронесса остановилась возле стола, уставилась на горшок с мукой, склонилась над кульком сахара.
— Откуда у вас сахар?
Мари не хотелось разговаривать, но все же она ответила:
— Муж с фабрики принес.
— Интересно, с ним сахаром расплачиваются?
Мари молчала. Баронесса подошла к шкафу и стала лихорадочно вынимать из него бумажные пакеты, мешочки и складывать их на каменный пол. Через несколько минут на кухне нельзя было повернуться. Затем принялась развязывать в кладовке мешки с картошкой и мукой, загремела подвешенным на гвозде мешочком, до половины наполненным орехами, передвигала банки с вареньем. И вдруг заголосила:
— Кто-то заходил в кладовку! У меня всего было больше, чем сейчас.
Мари покраснела до корней волос. Баронесса стояла в дверях кухни, уставившись своими круглыми пустыми глазами на ее пылавшее огнем лицо, скривила губы в презрительную усмешку.
— Терпеть не могу домашних сорок, — процедила она и, громко хлопнув, заперла дверь кладовки на ключ.
Рука Мари с ножом застыла в воздухе, пораженная, она еле выдавила из себя:
— Я… вы это мне?
— Нет, эгерскому епископу.
— Как вы смеете меня подозревать?
— Сюда никто больше не ходит.
Мари сдавило грудь, в горле застрял комок, а главное, ее напугало то, что она, задыхаясь, подыскивает слова, а та стоит уверенная в себе, тон у нее резкий и наглый. Огромным усилием воли она взяла себя в руки, но, когда начала говорить, поняла, что не так бы следовало ответить.
— Тут многие к вам ходят. Всегда полная кухня дармоедов.
— Ничего не вижу в этом плохого! Они мои друзья, если хотите знать…
Мари закричала:
— Я знаю, кто они, не объясняйте! Меня они не интересуют, и вы тоже! Не нужно мне вашего, я скорее с голоду умру… мой муж… уходите отсюда, слышите!
— С моей кухни и меня же гонят! Вы что, рехнулись?
Мари шагнула к двери, рука ее сжалась в кулак и взметнулась вверх:
— Убирайтесь вон отсюда, иначе я…
Винце выскочил из комнаты, подбежал к жене, схватил ее за руку. Мари оттолкнула его и что-то закричала, не помня себя, и только где-то далеко-далеко видела расплывшиеся очертания Жиги, неподвижно застывшего на пороге и олицетворявшего собой изваяние ужаса.
— Она смеет меня подозревать! Будто я ворую у нее! — Мари вдруг шагнула вперед, баронесса в страхе отпрянула назад. — Так знайте же, все, что мы имеем, мы заработали своими руками… собственным трудом… а вы живете на всем готовеньком, за всю жизнь палец о палец не ударили… на вас всегда другие гнули спину и проливали пот, а мы…
— Это не ваше дело!
— Нет, мое! Вы думаете, вам все позволено, и, если у вас плохое настроение… значит, решили выместить зло… разве так можно?..
— Конечно, нельзя, ну, Маришка, успокойся! — Винце тщетно пытался утихомирить разбушевавшуюся Мари, старавшуюся вырваться из его рук. — Ведь если ты будешь так шуметь…
— На воре шапка горит, вот и кричит! — Малика дернула плечом и хотела было уйти, но Винце преградил ей дорогу.
— Что вы сказали?
— То, что слышали.