Мари присела на одно из плетеных кресел, подняла потертый кошачий воротник пальто и мысленно представила себе монотонный разговор старух. Прямо против нее светились окна кухни дворницкой, видно было, как по кухне снует дебелая женщина. Дворник Лайош Келемен как ушел в декабре работать на электромеханический завод, так и не вернулся. Однако это не мешало его жене хохотать — смех у нее был заливчатый, звонкий; женщина оживленно разговаривала со своим постояльцем, господином Фекете, готовила ужин, наверняка что-нибудь очень вкусное… При этой мысли Мари ощутила спазмы в желудке, ей даже показалось, что у нее еще глубже запали глаза в эту минуту. Под рождество Йолан Келемен взяла к себе постояльцев — трех мужчин и бледную молодую женщину. Пока мужа нет дома, не занимать же ей одной просторную двухкомнатную квартиру, да к тому же ей и боязно в одиночестве: чего доброго, угодит бомба — так она говорила любопытным соседям, с сомнением поглядывавшим на дверь дворницкой. Как-то до слуха Мари дошел зловещий шепот, будто в дворницкой прячутся евреи, но в конечном счете все обошлось, ведь в ту пору соседи не осмеливались даже нос высовывать из убежища. Когда во двор вошел первый советский солдат, юный, совсем еще мальчик, остановился посредине двора и, улыбаясь, молча сунул каждому в протянутую руку сигарету, постояльцы толстушки Йолан ушли в неизвестном направлении. Остался в квартире только один, бородатый господин Фекете; с ним сейчас и болтает, заливаясь смехом, Йолан Келемен. Конечно, соседи наговаривают на нее, уверяют, будто она живет с господином Фекете. Но разве можно верить такой грязной сплетне! Муж где-то на фронте… к тому же не известно, жив он или погиб. Красивый, серьезный, смирный человек этот Лайош Келемен, дворник трехэтажной, некогда роскошной будайской виллы, жаль, если он погиб. Нет, не может быть, чтобы с ними — с дворником и ее мужем Винце — стряслась какая-то беда… А почему, собственно, у нее такая уверенность?.. Тут Мари громко застонала. И в тот же миг дверь напротив отворилась и на порог упала огромная черная тень.
— Кто там стонет?
Смутившись, Мари пролепетала:
— Это я…
— Палфи? Что вы сидите в темноте, Маришка?
— А мне все равно, в квартире тоже темно.
— Разве у вас нет коптилки?
— Нет.
— Заходите, господин Фекете вам сделает.
Только здесь, в тепле, она почувствовала, что продрогла, а запах еды до боли обострил голод. Йолан большим половником зачерпнула из кастрюли и поставила перед Фекете полную тарелку.
— Первому — мужчине! — произнесла она со смехом.
Затем настала очередь и гостьи — Мари Палфи. Перед ней стояла полная глубокая тарелка, от которой вздымались клубы пара.
— Борщ с копченой грудинкой, — проговорила Йолан. — Капуста сушеная, не знаю, понравится ли вам.
— Что вы, спасибо, я люблю сушеную капусту, — поспешила заверить ее Мари, боясь, как бы не расплакаться. Ей и самой стали противны ее постоянные слезы, ведь сейчас такое время, другим тоже не легче. Взять хотя бы Йолан. Как мужественно несет она свой крест, какая работящая, энергичная. Господин Фекете тоже оказался куда более приветливым, чем казался ей раньше. Возможно, только густая борода и придавала ему угрюмый вид. Мари всегда немного побаивалась его, а теперь убедилась, что он очень общительный, более того, веселый и совсем еще молодой мужчина. Он говорил скороговоркой, шутил, а у толстушки Йолан на любую его шутку находился меткий ответ. Мари даже не успевала уловить смысл их ни на секунду не смолкавшего разговора и поэтому только смущенно улыбалась и кивала головой, ибо казалась себе жалкой и беспомощной. Разомлев у печки, она то и дело вздыхала, правда больше про себя, но Йолан все же заметила.
— Что это вы киснете? — спросила она и хлопнула Мари по плечу. — Ну и набаловал же вас муж, а?
— Да как вам сказать…
— Нет уж, дайте я скажу. Такие, как вы, хнычут даже от укуса блохи, а окажись они без хлеба насущного, и вовсе нюни распускают.
— О нет, голод я переношу стойко, уверяю вас.
— Да неужели! — Тройной подбородок Йолан заколыхался волной, сотрясаемый сдерживаемым смехом. Затем она проворно вскочила, налила в синий эмалированный чайник воды, поставила его на огонь, сняла с полки три чашки, разложила на покрытом клеенкой столе ложки, сахар. Двигалась она быстро, и ее огромное тело напоминало легкий резиновый мяч. — Неплохо побаловаться чайком после еды, — сказала она, гремя посудой. — Интересно, какой вам год?