Гарри принюхался: по комнате расползался сладковатый запах горелого. Он ощутил его так отчетливо, будто костёр тлел всего в нескольких дюймах от его носа.
Пусть гадкая соседка попробует хоть что-то учинить - живой ей отсюда не уйти! Он найдет её и сделает так, что она проглотит вместе с фальшивой шевелюрой все свои угрозы и насмешки. Вот только б добраться до ружья.
- Зар-р-раза! - зажав в ладони валявшийся подле парик, Гарри подтянулся на локтях к выходу.
И тут кто-то подхватил и поднял его с такой быстротой и ловкостью, словно речь шла не о парализованном спецназовце, а о годовалом ребёнке, намеревающемся отползти от бдительного родителя в неположенном направлении.
- Как жаль, мистер Максвелл. А ведь я надеялась всё уладить по-хорошему, - раздался резкий женский голос, в котором сквозила ярость.
В глотку Гарри вонзился едкий дым, окутывавший обидчицу подобно шлейфу духов.
Собака не унималась, металась, скреблась и скулила. И Гарри мерещилось, что скребётся и скулит она у него под кожей.
Ах, если бы он был в состоянии дать мерзавцам отпор!
- Чего вы хотите? - то ли прокричал, то ли подумал Гарри, пока цепкие руки-клещи сжимали его так рьяно, что были готовы выдавить все внутренности. Ему никак не удавалось увидеть бандитку, но он ощущал её каждой клеточкой тела. - Забирайте! Забирайте всё!
- Рассчитываете откупиться рухлядью? - на этот раз её слова прозвучали так близко, что Гарри вздрогнул. - О, нет, мистер Максвелл, не выйдет.
И вдруг стены у него перед глазами пришли в движение, послышались тяжелые шаги босых ног - она тащила его к окну!
Память Гарри тут же воскресила всё то, что он так силился забыть: как в далёкий злополучный день в проёме этого окна исказилось лицо матери, как по ветру взлетели её золотистые локоны, и взметнулась хрупкая рука. А он, напуганный до смерти, не осмеливался пошевелиться.
Воспоминание вспыхнуло в мозгу Гарри сигнальной ракетой. Очумев от оглушающего собачьего воя, он начал трепыхаться, чтобы вырваться. Силы в ненавистной барышне было человек на пять - Гарри не мог расцепить тугой обруч её объятий. Он снова и снова заносил руку, чтобы поймать её, но ловил лишь пустоту.
И вот очередной манёвр удался, и Гарри впился пальцами в кожу обидчицы.
- Прочь из моего дома! - завопил он. - Вон!
Однако порадоваться победе солдату не пришлось: в то же мгновение дамочка с визгом выпустила в него свои когти. Собака, учуявшая азарт драки, зашлась хриплым лаем.
Едва превозмогая боль, Гарри поднял голову и оторопел: в большом овальном зеркале комода он увидел себя. Его бледное, вымученное лицо походило на лицо дикаря: искривлённый рот был измазан кровью, воспалённые глаза слезились, светлые волосы топорщились в разные стороны. Застёгнутая на одну пуговицу рубаха оголяла часто вздымающуюся грудь. В жилистой левой руке подрагивал парик, а правая намертво вцепилась в собственное левое предплечье.
Обомлев, Гарри пошатнулся. Почему, испытывая чьё-то беспощадное давление, в зеркальном отражении позади себя он видит только пробитую Чезом дверь? Кто удерживает его от падения? Где заперта та собака, чей лай сводит его с ума?
Вопросам не было конца, дышать становилось нечем. И тут пальцы Гарри отпустили его ноющую руку, схватили хозяина за шею и потянули вниз.
Женский голос при этом язвительно прошипел:
- Копаетесь в чужих вещах, мистер Максвелл?
Издав протяжный стон, Гарри скорчился. Голые ступни его ног уверенно касались пола. Под одну из них угодили исписанные листы бумаги. Тот, что с плотным забором острых букв, и тот, на котором дроблёные стежки из символов напоминают следы суетливого зверька на снегу.
Зверька? Нет, зверя.
«Спастись любой ценой», - нашёптывало Гарри чутьё.
Он выпрямился и принялся молотить руками воздух, чтобы удержать равновесие и не растянуться плашмя, когда незримая захватчица расцепит-таки свои объятия. Ведь и она изнывает от боли, что причиняет ему. Та же мука выворачивает её, рвёт на части - теперь он чувствовал это с особой остротой.
Гарри заметил, что хватка обидчицы, толкающей его к проёму, ослабла - да и у него сил поубавилось. Но дамочка не думала капитулировать и одним махом притянула его к окну.
Взору Гарри открылся родной двор. Со времён детства он изменился мало - разве что разрослась проплешина на газоне, который нынче рассекала удобная дорожка от дома до мастерской.
Догадавшись о коварном умысле соседки, Гарри зажмурился и упёрся в раму:
- Вы... ты не посмеешь!
И вот руки его окончательно затекли и согнулись под напором врага.
Разгорячённая щека Гарри встретилась со стеклом, оставив на нём липкий багряный отпечаток. Кожу обжог холод, а сердце - близость чего-то страшного, непоправимого.
Скулёж, голоса и учащённое дыхание соперников слились в невыносимую какофонию.
- Мне нужно место, больше места, - прозудела над ухом Гарри женщина.
- Поищи его себе на кладбище, - оскалился он.
Пыхтя и крутясь, противники оказались спиной к окну.
Гарри извернулся и отпихнул соседку локтями:
- Да чтоб тебя!
По стеклу побежала трещина. Зелёный пейзаж, подёрнутый красным, хрустнул и просыпался вниз искрящимися осколками.
Гарри вдруг увидел перед собой застывшее в ужасе лицо матери - пепельно-серое в тени пологих сводов.
Мама раскрыла перед ним ладонь.
Он хотел ухватиться за неё и с пущей яростью оттолкнул обидчицу:
- Убир-р-райся!
Вот она, долгожданная свобода! Даже запах палёного стал улетучиваться.
Гарри подался вперёд, но его мощным рывком одёрнуло к окну.
Рама с треском лопнула. Последовал глухой удар, ещё один, ещё. Затылок Гарри обдало прохладой, вкус горячего рубероида отпечатался у него на губах, а яркий солнечный луч заволок глаза.
- Не-е-ет! - послышался отчаянный женский возглас.
- Ау-ау-у-у! - взвыла собака.
Жгучая боль сжала лёгкие Гарри в тиски.
Движение прекратилось, звуки иссякли, и картинка исчезла, будто на небе кто-то выключил свет.
Ветхий дом с голубым фасадом хранил молчание. Ветер теребил короткие травинки, окроплённые алым. Одинокая чёрная птица описала пару кругов в вышине и устремилась прочь.
Пёс оторвал от земли израненную голову и жалобно проскулил - он был голоден и слаб, со лба на глаза ручьём текла кровь. Его повело, хоть он ещё и не пробовал подняться.
Рядом валялись разодранная клетчатая рубаха и парик из тёмных волос.
Осторожно обнюхав вещи, пёс огляделся - ни души. Наконец-то он на воле! Опостылевшие стены, обшитые деревом, больше не удерживали его. А воздух вокруг пах не пылью, краской и зловещим дымом, а весной, свежей травой и нагретым асфальтом - он пах жизнью.
Пёс был бы рад убежать и скрыться в поле или в окрестном подлеске, но могучее тело ему не повиновалось. Лапы, пропоротые стёклами, нещадно ныли.
Вдруг чуткое собачье ухо засекло шум приближающегося автомобиля. Это тарахтит и поскрипывает старый синий пикап, конечно! Его водитель - добрый человек, он не бросит в беде.
И пёс что было мочи позвал на помощь:
- Спрау-ау-ут!..