Десять минут спустя идиот с явным пристрастием к солярию дерется на кулаках с идиотом, который явно нюхает протеиновый порошок, и всё это под восхищенными взглядами девушки — то есть, предпосылку шоу. Но я понимаю, что не все звуки исходят от телевизора. Когда я выключаю звук, я слышу другой спор. Сверху. Голосом Лиама.
Он не настолько громкий, чтобы разобрать суть, но мне удается подслушать отдельные слова. Неправильно. Неэтично. Против, может быть? Довольно много твердых «между нами», но это всё. Через мгновение звуки снова становятся приглушенными. Ещё минута, и хлопает дверь; ноги быстро спускаются по ступенькам.
Черт.
Я думаю о том, чтобы быстро переключить на фильм Ларса фон Триера, но Лиам приходит раньше, чем я успеваю обмануть его в том, что я интеллектуал. Я поднимаю глаза от своего яичного рулета, а он там, в том кусочке кухни, который я могу видеть с дивана, и выглядит как… убийца.
То есть: больше, чем обычно.
Мой первый инстинкт — прижаться к дивану, продолжать смотреть свой дрянной сериал и есть свою отличную еду. Но он поворачивается, наши глаза встречаются, и у меня не остается выбора, кроме как нерешительно помахать ему рукой. Он отвечает отрывистым кивком, и… он выглядит задумчивым и мрачным, как будто у него только что были ужасные десять минут, возможно, ужасный день. Хуже того, он выглядит так, будто готов выместить свою злость на первом попавшемся на его пути человеке, которым, учитывая погодные условия, к сожалению, окажусь я. Он выглядит так, будто ему нужно отвлечься, и мне в голову приходит очень глупая идея.
Не делай этого, Мара. Не делай этого. Ты пожалеешь об этом.
Но Лиам заметно сжимает зубы. То, как он смотрит в открытый холодильник, говорит о том, что он хотел бы задушить каждую банку соуса тартар (по неизвестным причинам у него их три). Может быть, и кетчуп тоже. Линия его широких плеч настолько напряжена, что я могла бы использовать её как плотницкий уровень, и…
А. К черту.
— Итак. — Я прочистила горло. — Я заказала намного больше еды, чем мне нужно. — Я сопротивляюсь желанию прикрыть свой дискомфорт нервным смехом. Он, вероятно, чувствует это, мой крайний ужас. — Не хочешь ли ты, эм, немного?
Он медленно закрывает дверцу холодильника и оборачивается. — Прости? — Он смотрит на меня так, будто я только что предложила вместе ограбить банк. Записаться в приятели на воздушную йогу. Провести остаток ночи, наблюдая за мотыльками.
— На вынос. Китайская. Хочешь?
Он смотрит на окно. Да, снег всё ещё идет. Мы официально на Северном полюсе. — Ты заказала еду на вынос. — В его голосе звучит сомнение.
— Не сегодня. Два дня назад. Я всегда заказываю слишком много, потому что остатки вкуснее. Особенно ло майн, он должен пропитаться соусом, чтобы… — Я остановилась. И покраснела. — В любом случае, не хочешь немного?
— Мы посреди метели, Мара. — Почему я вдруг задрожала? Ах да. Потому что холодно. А не потому, что он назвал моё имя. — Ты должна запасаться едой.
Да, я должна. — Она вот-вот испортится. И я рада поделиться.
Лиаму требуется непозволительно много времени, чтобы ответить. Десять хороших секунд он скептически смотрит на меня, возможно, подозревая, что я сумасшедшая убийца, которая ищет соседей чтобы отравить их. В конце концов он говорит: — Конечно.
Он говорит только уверенно. Очень осторожно. И выглядит осторожным тоже, пока идет ко мне. Он засовывает руки в задние карманы джинсов и угрюмо смотрит по сторонам, и очевидно, что он понятия не имеет, что делать — сидеть на диване, на стуле, на полу. Есть, стоя посреди гостиной. Мне впервые приходит в голову, что за его отстраненной, суровой личностью может скрываться неловкость. Может быть, он один из тех людей, которые гиперуверенны в профессиональной среде и полная противоположность им в социальной жизни? Неа. Маловероятно.
Я похлопала по месту рядом со своим, уже жалея об этом. Мы никогда раньше не сидели вместе. До сих пор каждое взаимодействие между нами было косвенным. Акт сидения рядом друг с другом подразумевает намеренность и большую продолжительность. Новая территория.
Странно.
Лиам такой тяжелый и высокий, что подушка прогибается, когда он садится, и мне приходится напрягать пресс и подстраиваться, чтобы не сползти к нему. Я протягиваю ему тарелку и пару палочек для еды, делая вид, что во всем этом нет ничего необычного. Он делает то же самое, принимая их с коротким кивком, его пальцы никогда случайно не касаются моих.