И вдруг ее ноги увязают в какой-то противной жиже. Она изо всех сил старается бежать, но ноги не слушаются ее. Прилагая неимоверные усилия, Лариса тщетно пытается выбраться из трясины. Она оборачивается и видит, как тянутся к ней руки-лапы с ужасными огромными когтями, как в радостном оскале открывается пасть чудовища и между клыков тоненькой густой струйкой, словно вязкий ликер, стекает и тянется вниз, на грудь, заросшую густой и грубой бурой шерстью, слюна, смешанная с кровью. Единственный, налитой кровью глаз горит звериным бешенством и лютой ненавистью. Она даже чувствует зловоние, исходящее от этого зверя. Неописуемый ужас сковывает все ее существо. Она открывает рот, пытается закричать, завизжать, позвать на помощь. Но вместо этого из сдавленного спазмами горла вылетает только слабый стон. Лапы все ближе, ближе и… в который уже раз за эту бесконечно длинную ночь Лариса просыпается.
Утром все ночные кошмары кажутся глупыми и нелепыми. То, что в ночной темноте беспокоит нас, сжимает сердце в объятиях страха, при дневном свете представляется пустым и даже смешным. Но ужас, пережитый Ларисой ночью, не ушел, а сконцентрировался и тяжелым грузом осел где-то в глубине души, принеся с собой ощущение приближающейся непоправимой беды. Лариса старалась не думать об этом, пыталась переключить мысли на что-нибудь приятное, но все равно тягостное ощущение не проходило.
"Ладно, к обеду все забудется, – думала она, наливая себе чай. – Причин-то для переживаний вроде бы и нет. Сергей на охоте не мальчик – сам на рожон не полезет. Да и медведь за сутки наверняка уперся уже куда-нибудь к Палане. Так что хватит себя изводить по-пустому".
Но в мыслях все равно пульсировало: "Скорей бы вернулся, скорей бы вернулся!"
Лариса намазала маслом кусок хлеба и наскоро перекусила. Как и Сергей, она не любила плотно завтракать, тем более сейчас ей и вовсе не хотелось есть.
Сполоснув под краном кружку из-под чая, она прошла в зал. Передачи по телевизору еще не начались, но нужно было себя чем-нибудь занять, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Вязание не поможет. Включила верхний свет. Подошла к "стенке" и взяла с книжной полки "Сестру Керри" Драйзера. Дома Лариса читала очень редко. В основном она занималась этим на работе в ночные часы, в ожидании, когда редкий полуночник заскочит в магазин за бутылкой водки или пачкой сигарет. Но сейчас это был единственный способ хоть как-то забыться. И чтение действительно помогло. Час пролетел незаметно.
Когда Лариса, закончив читать очередную главу, взглянула на будильник, было уже начало восьмого. Пора будить дочь. Завтрак для нее готовить не надо – накормят в садике. А пока соберутся, пока дойдут – вот и еще один час пролетит и приблизит вечер.
Лариса закрыла книгу, положила ее на журнальный столик и пошла в детскую, включив по дороге свет в коридоре. Чтобы у проснувшегося ребенка не резало глаза, свет в детской она не стала включать – вполне хватало освещения, попадающего в комнату из коридора через приоткрытую дверь.
Дочь сладко спала, подложив ладошку под пухленькую щечку. Светлые кудряшки разметались по подушке. И в кого она такая? Ни у Сергея, ни у нее волосы не вьются, да и дедов и бабок таких, кажется, не было. Но, видно, где-то, когда-то в родне что-то подобное было. И это к счастью. Дочка у них просто красавица. Тьфу-тьфу! Ярко-голубые глаза над пухленькими розовыми щечками в обрамлении этих кудряшек, слегка вздернутый аккуратненький носик, упрямо, но не капризно поджатые губки – это ли не прелесть? Вырастет – все парни будут за ней гурьбой увиваться. Тут уж к бабке не ходи.
– Принцесса, а принцесса, – тихо и нежно позвала Лариса, – пора вставать. Женихи тебя в садике уже заждались.
– Какие еще женихи? – донесся ей в ответ заспанный голосок дочери. Она заворочалась и перевернулась на спину, протирая глаза кулачками.
– Какие-какие… Твои женихи, – улыбнулась мать.
Ей нравилось в Танюшке, что та всегда легко поднималась. Не надо было будить и уговаривать по несколько минут. В отличие от многих других детей, для которых детский сад был сущим наказанием, дочь шла туда с нескрываемым удовольствием. Она вообще обожала всякие детские компании и коллективы, где постоянно сама и была заводилой. Ее обаяние сразу же перерастало во влияние, непонятным образом распространяющееся на всех детей рядом.
– Нет у меня никаких женихов, – проворчала в ответ дочка и села в кроватке, сквозь прищуренные веки вглядываясь в полусумрак комнаты и изо всех сил стараясь отогнать от себя остатки прилипчивого сна.
– Как это нет? – удивилась Лариса. – А как же твой Андрюшка?
– Никакой он не мой, – фыркнула Таня. – И вообще, он какой-то…
– Это какой?
Мама еле сдерживала улыбку, стараясь быть серьезной. Ее дочь очень любила, когда с ней разговаривали как со взрослой, и терпеть не могла сюсюканья. А уж если кто начинал над ней открыто смеяться, тот вообще становился врагом.
– Бестолковый.
– Это почему? – еще больше удивилась мать.
– Да вчера на занятиях мы рисовали лошадку. Так Андрюшка вместо лошадки какую-то собаку нарисовал. Даже смешно.
– Ну не всем же быть художниками, – возразила мать.
– Вот именно! – Танюшка повернула к ней личико. Она уже не щурилась. – И вообще, я никогда замуж не выйду. Мальчишки все противные какие-то…
– Ну ладно. Давай решение этого вопроса мы отложим лет на пятнадцать, – по-прежнему сдерживая улыбку, которую предательски выдавали глаза, сказала Лариса. – Пойдем быстренько почистим зубки и умоемся, и пока я буду краситься, ты будешь одеваться. А то на завтрак опоздаем.
На стуле, стоящем около письменного стола, купленного специально для дочери, – ее аккуратно сложенная одежда.
Танюшка влезла босыми ножками в тапочки и пошлепала вслед за матерью в ванную, щурясь от яркого света в коридоре.
В половине девятого, препоручив заботу о дочери воспитателям, Лариса вышла из здания детского сада. В свете лучей утреннего солнца тревога, вызванная ночными кошмарами, понемногу отступила. Яркая голубизна сентябрьского камчатского неба, без единого облачка. Легкий прохладный ветерок чуть покачивает побуревшую траву во дворике детского садика. Все предвещает тихий и теплый день.
Бабье лето приходит на Камчатку чуть позже, чем в центральные регионы России. Но приходит стабильно, из года в год. И это возвращение к ясным, теплым денечкам, словно эхо безвозвратно ушедшего лета, обычно приходится на конец сентября – начало октября. Сейчас как раз и стояла эта благословенная пора. Солнышко только-только начало подниматься над горизонтом, а его теплые лучи уже приятно пригревали лицо и руки. Скоро воздух прогреется еще больше, и придется расстегнуть и без того легкий плащ.
Люди любят разные времена года. Кому-то нравится осень, с ее буйными желто-красными красками, первыми заморозками и бесконечными косяками улетающих в теплые края перелетных птиц. Кто-то любит зиму, одетую в пушистое одеяло девственно-чистого белого снега, с ее морозами и долгими вечерами, когда ты, защищенный теплом и уютом своего дома, сидишь у окна и слушаешь злобное завывание вьюги. Для кого-то нет прекрасней поры, чем весна, когда все одевается в нежно-зеленые цвета, мир оживает после долгой зимней спячки, а в лесах появляются первые цветы подснежников и мать-и-мачехи.
Но не найдется ни одного человека, у которого от грусти не сжимается сердце при виде медленно угасающего лета. В последние теплые дни, осознавая, что все уже позади, что скоро снова придется кутаться в теплые одежды, спасаясь от напирающих морозов, человек испытывает тоску от безысходности и осознания своего бессилия что-то изменить в череде грядущих событий.