Он толкнул бумагу начальнику, и независимо откинулся на спинку. Он был уверен, что Мишка ляпнул про рапорт сгоряча, в воспитательных целях, и злорадно ждал, как тот теперь будет выкручиваться. Увольнять опытного умелого бойца, старшего офицера, ветерана, свою правую руку, можно сказать – для этого нужны очень веские причины. Свой запой, если говорить откровенно и называть вещи своими именами, Леха такой причиной не считал. Так, минутная слабость. То, что эта минутная слабость длилась уже почти месяц, он не принимал во внимание.
Но он ошибся. Михаил внимательно, медленно, словно изучая каждую букву, прочитал бумагу. На его лице играли желваки. И без того тонкие губы стянулись в ниточку.
Закончив чтение, Бурдин медленно поднял на Леху потемневший от гнева взгляд. В его глазах плясал холодный огонь, от которого Алексей едва не покрылся инеем.
– Я простил бы слабость пацану-новобранцу. Тебе я ее простить не могу, – чеканя каждую букву, вынес приговор подполковник. – В финчасти получишь расчет. За «боевыми» зайдешь через неделю.
Его широкий росчерк упал на рапорт, придав ему юридическую силу, и отрубив все возможности «отыграть назад».
Леха медленно поднялся, протянул руку для прощания. Но Миша уткнулся в бумаги, не замечая этого жеста – он не хотел лицемерить. Никифоров криво усмехнулся, и вышел из кабинета. Душу распирала злость, обида, но по позвоночнику уже сочилась ледяная нить, разливаясь в груди мертвящим морозом. Он только что в легкую, собственноручно прикончил то, чем жил последние лет десять. Причем так, что не оставил себе пути к отступлению. Вылечил занозу ампутацией руки.
– Чтобы спасти деревню от коммунистов, мы вынуждены были ее сжечь, – пробормотал он, вспомнив, почему-то, слова «героя» вьетнамской войны лейтенанта Колли, прославившегося уничтожением деревеньки Сонгми.
Он вышел на крыльцо КПП, и закурил. Руки предательски подрагивали, и он не мог понять – похмелье его «колбасило» или отчаяние безнадеги? Внутри образовалась пустота, которая, вопреки всем законам физики, не втягивала в себя, а наоборот – разрасталась, грозя поглотить его всего.
Никифоров сплюнул прямо на крыльцо, чего никогда бы себе раньше не позволил, швырнул окурок в сторону урны, разумеется, промахнувшись.
– Ну, что ж, обретение свободы стоит отметить, – хмыкнул он, и пошагал в сторону ближайшего магазина.
Расшалившиеся нервишки стоило подлечить. Многодневное похмелье – штука страшная. Из-за него сознание работало, словно в мигающем режиме. Вроде бы все воспринималось, но решения выдавались либо с запозданием, либо вовсе неадекватные. Как, например, с этим долбанным рапортом.
Сейчас нужно было сбить эту раздражающую беспомощность небольшой дозой алкоголя. Давно уже надо было, с утра еще, тогда бы и глупостей не насовершал. Причем, поправиться нужно не лицемерной, самообманной кружкой пива, а тем, чем и отравился. Подобное лечат подобным. Граммов сто пятьдесят, а лучше двести водки – и все встанет на свои места. В голове прекратится эта паскудная, липкая круговерть, когда всегда отстаешь от происходящего на один ход. Исчезнет отвратительная тянущая пустота в животе, похожая на голод, но отторгающая даже мысли о еде. И отпустит, наконец, это проклятое ощущение вины, которое извело уже его вконец. Будто он сам отправил Сашку Лосева в тот проклятый выезд. Будто он мог его защитить, но струсил, отсиделся. Будто он мог хоть что-то сделать…
…Следующее утро облегчения не принесло. Две валявшиеся под кухонным столом пустые бутылки из-под водки красноречиво говорили, почему ему было еще хуже, чем вчера. Погано было и на сердце, и на желудке. «Ливер» омерзительно подрагивал, движения стали дергаными и нескоординированными. От одного взгляда на стакан накатывала тошнота.
Никифоров заставил себя пойти в ванную, и принять душ. На ледяной или контрастный духу не хватило, обошелся теплым. Стало чуть легче, но именно, что только чуть.
К уборке он подошел радикально – сгреб мусор со стола вместе с испачканной посудой в помойное ведро, протер столешницу тряпкой, закурил, и задумался. Денег для одинокого мужика без особых запросов более чем хватало. К тому же еще боевые должны выплатить. Так что вопрос выживания, вроде, не стоял. Но сидеть без дела он не мог, деятельная натура не принимала такого бездарного времяпрепровождения. Нужно было куда-то определиться.
Леха нашел старую записную книжку, и принялся ее изучать. На первых страницах были телефоны старых друзей по военному училищу, которое он закончил почти пятнадцать лет назад. С тех пор не просто утекло много воды. Эта вода успела не один раз превратиться в лед, растаять, испариться и снова пролиться на землю. Большая часть владельцев этих телефонов давно растворилась в людском океане. А некоторых уже и в живых не было.