Ах, ночь! Ах, крымская ночь!
Ты погляди только, крымская ночь, что ты с людьми творишь?!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Барышни, вам, кажется, скучно?
— Уйдите! Вы нахалы!
…Но пять минут, всего лишь пять минут крымской ночи — и голова "уйдите" уже на плече у "нахалов"…
И голос нежен… И дрожат поджилки… И бьется сердце… И кипит кровь…
Ах, ночь! Ах, крымская ночь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какие у тебя, крымская ночь, звуки! Какие запахи! Какие шорохи! Какие шумы! А песни у тебя какие, чарующая крымская ночь! Южные песни!
Эх, красное яблочко,
Розовый цвет!
Он ее любит,
Она его — нет!
Она его не любит! Но это ничего! Она его полюбит, ведь из-под другого куста или с другой скалы уже несется, прорезая ночную тишину:
Ах, зачем эта ночь
Так была хороша…
Какие песни?! Какие южные песни?! Кипарисовые песни!
И шелестят кусты! И шепчут кусты! И прислоняются в кустах головки с бантами к головам без бантов:
— Что будет?! Что может быть?!
А на горе, на Чатыр-Даге, демон машет мохнатым крылом…
А в кустах упоенно:
Сладки песни эти!..
A демон хохочет:
Сладки песни эти?!
Может, ничего не будет…
А может… Может, будут дети…
Ах, ночь! Ах, крымская ночь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И затихает крымская ночь. Темнеет и затихает…
И легко дышит крымская ночь…
Крымским воздухом дышит ночь…
И море тихо плещет…
Молчат лавры… Молчат кипарисы.
Ночь спит…
А за окном черные тени… За окном тишина…
Тишина… Тишина…
Ах, ночь! Ах, крымская ночь!
1924
Перевод А. и З. Островских.
[1] Это гора так называется — "Кошка". — О.В.
Крымское солнце
После ночи, после крымской (Ах, ночь! Ах, крымская ночь!) — солнце!
Солнце, солнце крымское, из-за Ай-Петри зубчатого…
Когда черно-синяя ночь молоком голубым подернется, когда чадру свою ночь сбросит, синюю чадру, темную, как вороново крыло, а море, чадру эту подхватив, в кристально чистых волнах своих отмоет, отполощет, и станет она что молозиво у первородящей, и море на себя ее накинет, вот тогда — солнце!
Оно к Ай-Петри подкрадывается тихо-тихо, а там, подпрыгнув, вдруг хлоп его золотой метлой по зубастой, неуклюжей голове! — и сразу вверх, вверх, вверх по голубому небосводу… Удирает…
Как тряхнет тут Ай-Петри седой косматой головищей, как замотает бородищей — а борода-то клочьями, а волосья-то лохмами, да ветерок только — ф-фу! — и облысел старый Ай-Петри… Ни клочка не осталось на нем руна бело-туманного!
А солнце хохочет! А солнце хохочет!.. Вверху!
И хохочут тогда волны на море, и кипарисы смеются, и лавры со смеха помирают, и веселые улыбки — на абрикосах, на винограде, на веллингтониях…
Хохочет Крым! Над Ай-Петри потешается.
Но Ай-Петри гордый, ведь он всех выше, всех старше… Он молчит.
Пускай, думает, мелюзга порезвится…
И поют тогда птицы, и гудит радостно мошкара, и ржут кони, и быстрее мотают хвостами коровы, и, захлебываясь, ревет, пуская "петуха" на не столь уж высокой, но очень громкой и препаскудной ноте, крымский осел…
И тогда море — серебристо-голубая степь, с белыми и синими на нем степными дорогами, а над дорогами — чайки, а по дорогам тем "морские ласточки" резвятся-кувыркаются, разрезая их острыми хвостами своими…
Тогда поет Крым…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
А солнце выше… А солнце еще выше…
Оно играет… Оно горит жемчужно-золотым сиянием и брызги горячего золота щедрой рукой бросает и вперед, и назад, и направо, и налево…
И согревается море, и теплеют горы, и в горячей истоме шелестит хвоей черный кипарис.
А солнце выше!.. А солнце все выше!
И все живое тянется за ним… Простирает к нему сочную лозу виноград, и поднимается кедр, и пышная веллингтония вершиной своей устремляется к нему, догнать его хочет…
Горячо дышит море и дыхание свое шлет навстречу его золотым лучам…
А оно выше! А оно еще выше!
С высоты недосягаемой льет солнце на все живое силу свою горячую, и нежит все, и наливает соками, и бродят соки, бурлят и бунтуют…
И в соках тех, как во чреве материнском, взращивает природа плоды свои…
Горячи эти соки…
И от тепла родит природа быстрее. На глазах наливаются черешни, и желтеют персики, и зреют сливы…
Ибо жарко бродят соки! Ибо горячи они…
И лишь кизил остается твердым и мертвым.
Кизил — "шайтанова ягода".
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда аллах сотворил мир и кончил свою работу, наступила на земле весна, и почки на деревьях в земном раю стали одна за другой распускаться.