Выбрать главу

Липкая жара, пираты, спившийся Мастроянни, город-призрак, чернокожий продавец дезабилья на пыльном пустыре — не многовато ли для одного маленького рассказа? Голодные отступаем на яхту и расползаемся отсыпаться по «ящикам».

— Буонаноте, синьоры!..

Лавстори

В полночь я проснулся от странных толчков — о борт «Дафнии» бился стоящий рядом катер.

Потом послышались голоса — стоны и крики страсти, не оставляющие сомнений в том, что происходит у соседей. О, это была любовь! Катер раскачивало и било о нашу лодочку, как при штормовом ветре. Из недр его доносилось сопение и хрип. Чувственным стоном ему отвечало низкое контральто. Иногда пролетали фразы на итальянском…

Я заглянул в салон, Президент лежал с закрытыми глазами.

— Спишь?

Президент ответил со вздохом:

— Заснешь тут с вами.

Получилось, что я как бы причастен к этому «безобразию».

Праздник любви, с перерывами, длился всю ночь, а утром из катера вышел белокурый молодой великан и принялся развешивать на просушку белье. Завтракая в кокпите, мы косили глазом в сторону соседей, предвкушая появление партнерши.

Молодой красавец бросал фразы на итальянском, из глубины посудины ему отвечало знакомое контральто. Наконец из каюты на божий свет вышел… еще один (!) молодой человек, такой же плечистый красавец, как и первый. От неожиданности мы чуть не подавились кашей. Парочка сошла на берег и, взявшись за руки, удалилась. Первым обрел дар речи Президент.

— Культурный шок, — вздохнул он.

В этот же день мы без сожаления покинули Сардинию и через Тирренское море под пятиметровый «попутняк» пошли на восток.

По поводу несостоявшихся культурных впечатлений Президент деликатно промолчал.

О вреде покаяния при пересечении Тирренского моря

Под плеск забортной водички и жужжание авторулевого меня одолевали покаянные мысли. «Как же я достаю старика иной раз, — думал я, глядя на костлявую фигуру Президента, склонившуюся над компьютером. — А ведь случись со мной что-то здесь, посреди моря, — надежда только на него. Помощи не докричишься».

— На сколько слышно нашу рацию?

— Двадцать пять миль, — буркнул товарищ.

Я представил себя, бездыханного, на палубе. Увидел Президента, взволнованно мечущегося по яхте и пускающего тревожные ракеты в сторону парохода, плывущего на горизонте… «Мей дей, мей дей! — трещит в эфире дрожащий голос Президента. — Яхта „Дафния“ терпит бедствие!.. На борту умирающий…»

— Если я погибну, что будешь делать?

— Чего вдруг?

— Ну мало ли… Поскользнусь на шкоте, упаду головой о лебедку.

— Шкоты в бухтах должны быть, а не под ногами.

— Ну, не на шкоте, на кранце.

— Кранцы в рундуках.

Упертый старик!

— Какая тебе разница «от чего»? Представь, выходишь на вахту, а я мертвый, что будешь делать?

Президент бровью не повел.

— Сделаю соответствующую запись в вахтенном журнале, — сказал он, не отрываясь от экрана.

— Какую?

— Время, координаты, обстоятельства гибели.

— А обо мне?

— Напишу, не сомневайся, — буркнул товарищ. — Напишу, каким ты был засранцем — оставил на диване мочалку. У меня теперь вся задница мокрая.

— Тьфу! — вернул мочалку в мойку и полез в свою конуру.

На третью ночь в штилевом море появился огонь маяка Сан-Вито, а утром мы уже подходили к сицилийскому берегу. Швартовались носом к причалу. Крошечная рыбацкая гавань, городок из серого камня — никаких признаков туристских прелестей, поэтому о культурном шоке я уже и рта не раскрывал. А он как раз и случился именно здесь, в деревеньке Сан-Вито, прилепившейся к северо-западной оконечности Сицилии.

Культурный шок

Весь день солнце раскаляло черепичные крыши, а когда стемнело и каменные стены начали остывать, на улицах появились столики, открылись кафе, лавки, и мы с Президентом выдвинулись в «город» на вечерний променад. Прошвырнулись по узким улочкам, поглазели на статуи католических святых и, уже направляясь в марину, услышали музыку. Минуту спустя набрели на музыкантов — двух стариков, сидящих у двери дома. Один бренчал на мандолине, другой перебирал струны гитары. На крылечках близлежащих домов скучали слушатели.

Я, к слову сказать, не являюсь поклонником фольклора и с подозрением отношусь к организованным этнографическим зрелищам — всякого рода папуасам в перьях, с разрисованными физиономиями, танцующим под тамтамы. Не верю! Сквозь нейлоновые перья аборигенов и барабаны фирмы «Корх» просвечивает неискренность туристского предпринимательства. Тут же, на улочке Сан-Вито, все было настоящим: и старики с трехдневной щетиной на щеках, и потертые инструменты, и слушатели — толстые сицилийские матроны, как будто сошедшие с картин Феллини. И репертуар у музыкантов был соответствующий — что-то божественно простое и напевное вроде «Санта Лючии» или «Два сольдо». И как же до слез трогательно звучало это нехитрое бренчание! Даже Президент, избалованный филармоническими деликатесами на концертах Пендеревского и Шнитке, и тот стоял разинув варежку.