– Ты проснулась? Почему бы тебе не принять душ и не перекусить? Только осторожно с ногой. Если будет больно ступать, прыгай на одной ноге.
– Алан! – позвала она, когда он снова исчез.
На этот раз его высокая фигура появилась в дверях вся целиком. Теперь кроме шорт на нем была еще и рубашка.
– Да?
– Я только что подумала. Ты... ты ведь не использовал ничего. Когда мы любили друг друга...
Он беззаботно пожал плечами.
– Я забыл взять их с собой. А какое это имеет значение? Скоро мы поженимся. Кроме того, вряд ли ты забеременеешь прямо сейчас.
– Я... я плохо в этом разбираюсь. Сейчас у меня опасный период...
Алан подошел и, присев рядом с ней на кровать, взял ее руки в свои, внимательно глядя ей в глаза.
– Ты, кажется, говорила, что хочешь иметь детей.
– Хочу! Но я... я...
– Что ты? – резко спросил он. Эбони посмотрела во внезапно похолодевшие синие глаза Алана и почувствовала, как к ней возвращается исчезнувшее было чувство беспокойства. Забыть о чем-либо – это так непохоже на Алана. Совсем непохоже.
Но как она могла обвинить любимого человека в том, что тот нарочно сделал ее беременной? Он мог вовсе об этом не думать. Она действительно хотела иметь детей, но полагала, что ребенок появится в результате их совместного решения, обоюдного согласия. Однако теперь уже было глупо спорить. Что сделано, то сделано.
– Да ничего. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась немного натянутой. – Я думала, что мы не будем торопиться и подождем. Теперь мне придется покупать подвенечное платье, специально сшитое, чтобы скрывать беременность.
– Навряд ли. Мы поженимся в течение двух месяцев.
– Так скоро? – охнула она.
– А зачем ждать, я не молодею и к тому же ждал тебя достаточно долго, верно?
– Да... может быть, ты и прав.
Он взял ее лицо в ладони и поцеловал.
– Во время свадебного путешествия я увезу тебя в какое-нибудь прелестное уединенное местечко.
– И что же это за местечко?
– Как насчет темницы? – сказал он, улыбнувшись непонятно чему.
Она удивленно рассмеялась.
– Кто же ты такой? Воскресший маркиз де Сад?
– Может быть, Эбони, все может быть.
– Не ты, Алан. Тебе хочется представиться большим злым волком, а на самом деле ты добрый и лохматый медведь.
– Даже медведи могут быть опасны, дорогая. – Он улыбнулся ей в ответ и наклонился, что бы еще раз поцеловать. – Всегда это помни, – прошептал он и легко потрепал ее за щеку. – А сейчас вставай, женщина. Нас ждет корзина с едой, которую приготовил Боб.
Глава 11
– Вот это жизнь, – вздохнул Алан, откидываясь на спинку сиденья и поднося бокал с вином к губам. Они уже прикончили одну бутылку шардоннэ и начали вторую. От приготовленного Бобом обеда из жареных цыплят с хрустящей корочкой, фирменного салата и грубого хлеба остались одни кости и крошки.
Завернувшаяся в одеяло Эбони сидела напротив него. Она смыла всю косметику с лица и выглядела, на взгляд Алана, шестнадцатилетней. Он подумал о том, что, возможно, в этом возрасте, а может быть и раньше, она уже доставляла удовольствие мужчинам.
На мгновение в нем вспыхнула дикая, звериная ревность, но потом он взял себя в руки. Если я собираюсь жениться на ней, то должен подавлять свою ревность, решил он. Или я сделаю это, или просто сойду с ума.
Но вместе с тем для мужа вполне естественно знать о своей жене как можно больше. Что я знаю о жизни Эбони до того, как она стала жить с нами? Пьер и Джудит отнюдь не были их соседями. Я и видел-то их раз в год. Алан уставился на свой бокал, медленно вращая его между ладонями. Когда он понял, что все это время избегал упоминания о детстве Эбони, ему еще сильнее захотелось прояснить этот вопрос. Он поднял голову, твердо решив расспросить ее о жизни с родителями.
– Да? – Она склонила голову набок и улыбнулась ему. Улыбка была такой невинной, что у него стало тепло на сердце. К черту все это, он не хочет знать ничего, что могло бы рассеять эту иллюзию невинности. Не сейчас. Не сегодня.
– Что да? – переспросил он с намеренно глуповатым видом.
В ее улыбке мелькнуло понимание.
– Ты собираешься о чем-то спросить меня. Я вижу по твоему лицу.
Он натянуто улыбнулся:
– Если ты так хорошо читаешь мои мысли, то слава Богу, что ты не мой деловой конкурент. Просто я хочу знать, как твоя нога. Все еще болит?
– Немного беспокоит.
– Может быть, дать тебе обезболивающего?
– Не надо. Лучше налей еще этого вина. Оно такое вкусное.
– Да, неплохое. – Алан наполнил ее бокал доверху, а остаток вылил в свой. – Боюсь, что больше его нет, хотя где-то здесь у меня есть какое-то еще. Хотя не шардоннэ и не охлажденное. Положить бутылочку в холодильник на будущее?
– Сделай одолжение. Надо же использовать то, что тебе не надо будет вести домой машину.
– Кстати, о доме, – вырвалось у Алана, пока он рылся в буфете камбуза в поисках вина, – тяжело, наверное, тебе было в детстве без родного дома. Я имею в виду... вы ведь в основном жили в нанятых квартирах и отелях, не так ли?
И это называется, он решил не будить спящего льва...
Молчание Эбони заставило его посмотреть ей в глаза.
– Ты не хочешь ответить мне?
По ее лицу он не мог прочитать ничего. Эбони, когда этого хотела, была мастерицей скрывать свои чувства. Но хотя угольно-черные глаза были спокойны, напрягшееся тело выдавало чувства. Она не хотела говорить о детстве. Даже само упоминание о нем расстраивало ее.
– Эбони?
– Послушай, Алан, неужели мы не можем найти более интересной темы для разговора, чем мое скучное детство?
На него нахлынули страшные подозрения. Боже мой, несомненно ее принуждали к сожительству! Он читал, что в результате изнасилования или принуждения к сожительству жертвы подобного обращения часто становятся в дальнейшем сексуально неразборчивыми. Сама мысль об этом была непереносима, хотя такая трагическая предыстория могла объяснить поведение Эбони с другими мужчинами.
Алан побледнел, но, ничего не сказав, продолжал искать вино. Если с ней плохо обращались, то вряд ли она горит желанием рассказывать об этом. Ее нужно заставить сказать правду. Вытащив из буфетного ящика две бутылки белого бургундского, он повернулся, чтобы положить их в маленький холодильник, прежде чем снова сесть напротив нее.
– Кажется, вполне естественно, что я хочу знать о тебе как можно больше, – спокойно сказал он. – Я люблю тебя, Эбони. Очень люблю.
Это признание в любви привело ее в замешательство – а может быть, причиной были его настойчивые расспросы о прошлом?
– Ты и так знаешь все, что достойно внимания, – сказала она, недоуменно пожав плечами.
Было видно, что ей не хотелось отвечать, она избегала его взгляда и делала вид, что рассматривает пластырь на ноге.
– Собственно говоря, не совсем, – ответил он. – Пьер и Джудит постоянно были в разъездах, и я редко их видел. И тебя тоже. Если бы твои родители не имели несчастья оказаться на том пароме, когда он перевернулся, я вообще никогда бы не узнал тебя.
Она посмотрела на него напряженным взглядом, который удивил его.
– Но ты же узнал. И знаешь что? Несчастье с моими родителями обернулось для меня счастьем. Потому что в результате него я попала в ваш дом. Бог мой, даже в пансионе, куда ты меня послал, мне было лучше, чем с ними. – Она содрогнулась от отвращения, и это поразило Алана. – Я ненавидела жизнь с ними. Может быть, даже и их ненавидела, – вырвалось у нее.
Алан недоуменно смотрел на нее. Бог мой, неужели все было даже хуже, чем он предполагал? Может быть, с ней плохо обращались в собственной семье? Но кто? Каким образом?
– Не слишком ли ты драматизируешь, ведь это твои родители, Эбони. – Он постарался выговорить это мягче, чем ему хотелось. – Насколько я знаю, они тебя очень любили.