— Это Торн, — обратилась Сара к Эймосу. — Торн.
Эймос продолжал демонстрировать Торну темные дула своей двустволки. А он все еще слышал шум мотоцикла в отдалении.
— Что это ты вздумал стрелять на моей земле, парень?
Сара спросила, не ранен ли он, подбежав к нему и заслонив его от этих стволов.
— Со мной все в порядке, — ответил Торн и показал Эймосу удилище. — Ты бы видел это чудовище.
Эймос сказал:
— Черт, в первый раз слышу о рыбе, которая отстреливается.
Они вошли в дом. Эймос все еще недоверчиво поглядывал на Торна. Обеими руками, руками моряка, сжимая ружье.
Когда они втроем уселись в гостиной, Торн почувствовал головокружение. Он втянул в легкие воздух, задержал дыхание. Эймос и Сара смотрели на него. Он прислушивался ко всем звукам, раздававшимся снаружи.
Сара сказала:
— Эймос решил, что хочет получить два миллиона долларов.
— И я их получу, — заявил тот. — Он уселся в кресло напротив них, кресло накренилось из-за просевшего пола. Он все еще сжимал ствол ружья, опустив приклад на грязный коврик возле кресла.
— Говорит, что налоги сожрут добрую половину, поэтому ему нужно два миллиона, чтобы быть миллионером.
— Это разумно, — сказал Торн.
— Торн, — упрекнула его Сара.
— Нет, я согласен с тобой, Эймос. Этот чертов дядюшка Сэм присвоит половину, чтобы отдать ее какому-нибудь идиоту, чтобы тот перестал выращивать кукурузу, или другому идиоту, чтобы тот мог валяться на диване и смотреть телевизор целый день напролет. Я тебя ни в чем не обвиняю.
Эймос кивнул Саре. Вот видишь, я же говорил.
— Но понимаешь, в чем дело, Эймос, мы привезли с собой всего два миллиона, и если ты будешь продолжать взвинчивать цену, то сделка не состоится.
— Что ты там делал, парень, зачем стрелял на моей земле?
— Мне показалось, что я что-то увидел, — ответил он. — Так, ничего особенного.
— Грохот был такой, как в эту проклятую Вторую мировую войну.
— Ну, я немного увлекся, вот и все. Но, черт побери, Эймос. Ты же станешь Рокфеллером. Подумай об этом. Что ты собираешься делать со всеми этими деньгами?
— Куплю кондоминиум, — сказал он. — В Дейтона Бич. У меня там есть подружка.
Сара сидела, скрестив руки на груди и опустив голову, не веря, что она слышит всю эту чушь.
— Дейтона — приятное местечко, — сказал Торн.
— Дейтона — самый дерьмовый город из всех, которые я видел, — возразил Эймос. — Он еще хуже Майами. Я еду туда не потому, что мне там нравится. Я еду туда потому, что там живет моя подруга. И можете мне поверить, я буду только рад оставить эту скалу. Я прожил здесь сорок лет, мою кровь высосали москиты, а плоть иссушил ветер. Если ты оставишь эту землю такой как она есть, то ты самый большой дурак, о котором я когда-либо слышал. А если ты выстроишь здесь какую-нибудь дерьмовую гостиницу из бетона или что-то подобное, я вернусь и изрублю твою задницу на приманку для рыбы.
Положив ружье на пол, Эймос сказал:
— Что ж, а теперь посмотрим, какого цвета эти денежки.
— Ты не можешь этого сделать, Торн.
— Не могу сделать чего?
— Договор не будет…
Торн встал, жестом призывая Сару к молчанию. Поставил спортивные сумки перед Эймосом и расстегнул на них молнии.
— Сотни, — сказал Торн. — Тысячи сотен.
— Я помню ту форель, которую ты поймал, — сказал Эймос. — На зеркальную приманку ночью. Я никогда в жизни не видел такой уродливой приманки, и все же этому молокососу удалось вытащить рыбу.
— Да, это была волшебная приманка, — сказал Торн, подмигнув Саре.
— Дейтона Бич, — произнес Эймос. — Она сказала, что выйдет за меня замуж только тогда, когда я стану миллионером. Старик улыбнулся, обнажив потемневшие зубные протезы, его тускло-голубые глаза озарились внутренним светом.
Добравшись до сторожевой будки возле «Корал-Рифа», Ирв повернул мотоцикл обратно. Он описал круг и понесся к домику Эймосу Клея, вжимаясь в сиденье, чтобы защититься от ветра. Ухо кровоточило, кровь стекала на рубашку, руки тоже были в крови. Это была его собственная кровь. Кровь Ирвина Макмана.
Он все еще дрожал, но в голове прояснилось. Милберн был мертв. Он его застрелил. Там, на Ки-Уэсте. Не существовало никакого Милберна, ни там, в лесу, ни где-либо еще. Ирв не мог поверить, что позволил себе так распуститься. Он стал слышать голоса, а потом летучая мышь, или сова, или еще какая-то дрянь вцепилась ему в ухо. Он подумал, что виной всему этот толстый придурок Милберн, снова решивший подшутить над ним, как в прежние времена. Хитрое жирное привидение.
И вот теперь он летел как дух смерти на «кавасаки», прижавшись к рулю, на пятой передаче со скоростью сто пятьдесят километров в час по этой узкой пустынной дороге.