И Лукич сунул в печку два тонких поленца.
«Теперь можно заняться другими делами», — удовлетворенно подумал Лукич, встал с кукорок, плавно распрямил натруженное за день тело, вышел через открытую пока настежь дверь, откинул полог пристройки, переступил доску — рядом с Угбой было место еще для одной собаки, снял полупустой мешок, занес его в избушку, где из мешка достал свечку. Зажег свечку и, поставив ее на металлическую крышку из-под банки, предварительно накапав жидкого парафина под основание, чтобы крепко держалась, поставил это нехитрое приспособление на небольшую, специально сделанную для этой цели полку. Полка находилась у левой от входа стены, между печкой и нарами, и свет от свечи достигал всех углов небольшого, но становящегося из-за тепла, идущего от печки и от света свечи все уютней и уютней, помещения.
После этого Лукич свернул ватный стеганый матрас, лежавший на нарах, положил на него два шерстяных одеяла, две небольшие пуховые подушки и вынес постельные принадлежности на улицу, бросил на снег. Взял палку, которой подпиралась дверь, выбил от пыли матрас, подушки, вытряхнул одеяла и все, занеся в избушку, расстелил на досках, поближе к печке, сушиться. В печку подбросил уже толстых поленьев, печка оживленно трещала, а горячий воздух поднимался к низкому потолку. Лукич опять вышел из избушки, окончательно снял маскировочную материю с избушки, свернул ее и положил под навес на поленницу. Взял пригоршню снега и стал тереть им стекло маленького оконца. Снег то ли из-за тепла рук, то ли из-за того, что в избушке становилось тепло, стал таять, размазывая пыль по стеклу. Лукич достал из мешка газету для самокруток, оторвал аккуратно полстраницы и вычистил оконце до блеска, но мятую бумагу выбрасывать не стал — пригодится для внутренней стороны стекла.
Закончив возиться со стеклом, Лукич надел через голову мелкокалиберную винтовку, с чурки, стоявшей у входа в избушку, взял большое оцинкованное ведро с ковшиком, в пристройке отыскал топор, закрыл дверь избушки и пошел в перпендикулярном направлении от избушки, протаптывая тропку в рыхлом снегу. Самур, отдыхавший с Грозой прямо на снегу, вскочил и побежал вместе с хозяином. В пятнадцати метрах от избушки, там, где пологий склон хребта резко уходил вниз и над которым росла лиственница с кривым стволом, Лукич остановился, поставил ведро на снег, взглянул на лиственницу, к которой подбежал Самур и молча втягивал широким носом воздух, почти упираясь мордой в кору.
«Ушла, почуяв нас, еще до снега. Вот зверь, на таком расстоянии слышит и чувствует!» — подумал Лукич про рысь, которая уже несколько лет обитала недалеко от избушки, посмотрел на небо, с которого сыпать снег перестал и на котором, сквозь растворяющиеся к морозу облака, проявлялась желтая луна. Потом глянул себе под ноги: «Кажись, здесь!» Ногой разгреб снег, нагнулся и ударил топором по льду. Тонкий лед раскололся и наружу хлынула чистая темная, в тусклом лунном свете, вода.
Лукич ковшом начерпал ведро воды и пошел обратно к избушке. Лунный свет отражался от белого снега, и было светло, почти как на деревенской улице с фонарями, и окно светилось приветливым свечным светом: «Хорошо! — невольно подумал Лукич. — Теперь приготовить еду для себя и собак, выпить чая, надеть на подушки, одеяла и матрас чистое, выглаженное женой постельное белье и спать, спать, спать. Пока не потускнеют звезды, которые наверняка появятся на небе вслед за луной».
Утром Лукич проспал из-за зари тускнеющие звезды, а проснулся лишь когда совсем рассвело. Самур, который спал на отполированном ногами каменном полу избушки, набегавшись накануне по тайге, тоже не спешил просыпаться, уютно свернувшись в клубок. Собаки Гроза и Угба, спавшие в пристройке, тоже не спешили ставать — не было слышно ни их лая, ни поскуливания, ни какого-либо движения.
— Как на курорте, — без возмущения в голосе сказал Лукич, откинул шерстяное одеяло в домашнем пододеяльнике, сел, свесив ноги с дощатой кровати, огляделся.
Через небольшое, но достаточное для такого маленького помещения оконце светил яркий дневной свет, освещая всю внутренность. Избушка в длину три с половиной метра, в ширину — два с половиной, с низким, не более двухметровым у входа потолком вмещала в себя все необходимое: место для сна — настил из досок шириной от стены до стены — два с половиной метра, длиной два метра; здесь же хранились мешки с одеждой и другими вещами. Дальние концы досок лежали прямо на каменном склоне горы, а потолок в том месте в метре нависал над головой. Другими концами доски лежали на поперечной доске, на которой сейчас сидел Лукич. Справа, к опорному для потолочной лаги столбу, была прибита маленькая полка, на которой стояла свечка, а за ней, прямо к стене кнопкой с желтым пластмассовым наконечником, были пришпилены листки календаря. Рядом на полке лежала шариковая ручка и, на всякий случай, старый огрызок простого карандаша.