И я, прислонившись спиной к горячей толстой трубе, лихорадочно думал: «Так с кем же я?!»
А потом вдруг сорвался и закричал:
— Я — с народом!
А паренек вдвое моложе меня захохотал:
— Народ — это толпа!
Я ему ответил, что народ для меня — это мама, отец, сестра, жена, наконец. Сказав про жену, я вспомнил, что неделю назад женился, и заспешил домой. А тот юнец хохотал громче прежнего и кричал мне вслед:
— Посмотрите, семейный националист нашелся!..
И тут меня прорвало. Я закашлял, отхаркивая запах прокуренной котельной и холодной чужой постели, чужого номера, чужой гостиницы, чужого города. И пот прорвался через поры, вынося из тела вместе с болезнью и «Чайку», и красных девок с караваем, и неплохого парня, пишущего стихи, которого отшила свидетельница, и двое суток полубеспамятства.
Я сел. Опустил ноги на ковер. И рубашка, и брюки пижамы были влажны от пота. Я подошел к шифоньеру, открыл его, достал полотенце, вытерся им, переоделся. Потом подошел к окну. Светила ясная круглая луна, и голова у меня была такая же ясная. Я что-то уже стал забывать, когда она так хорошо соображала, и поэтому, разыскав чистую бумагу и ручку, я пошел на кухню.
Закончив писать рассказ, я подумал: «Все-таки хорошо жить!» — и вернулся в спальню.
Начинающееся утро белило простыни. Обхватив подушку руками и чуть приоткрыв припухшие губы, спала жена.
— Малышечка, — я осторожно провел рукой по волосам.
Она словно ждала этого прикосновения — встрепенулась и потянулась ко мне теплым телом.
Чистый четверг
Русскому писателю Владимиру Крупину, который своим произведением «Китайский мандарин» подвиг к написанию этого рассказа
В тот апрельский день я проснулся как обычно в семь часов. И все было как обычно — новизна переезда в Москву из далекой Сибири за восемь месяцев уже улетучилась — начинался новый день с повседневной суетой, учебой на Высших литературных курсах и работой юристом в Союзе писателей.
Необычность утру придавало настроение, с которым я проснулся, а торжественно-приподнятое настроение было следствием сна: необычного, яркого, как наяву. Мне приснился Храм: огромный, красивый, с куполами, с крестами, плывущий по воздуху! И голос торжественно-радостный звучал то ли у меня в голове, то ли во всей Вселенной: «Богоявленский Кафедральный собор! Богоявленский Кафедральный собор! Богоявленский Кафедральный собор!»
Встав с кровати на холодный бетонный пол — комната располагалась над аркой, над проездом с улицы во двор дома, я посмотрел в маленькое квадратное окошко — так реалистичен был сон, но парящего над землей Храма не увидел. По приставной фанерной лестнице из двух ступенек я сбежал в большую комнату, подхватил под мышки пятилетнего сына, чмокнул в теплую щечку, легонько прижал к себе, невольно вдохнул родной вкусный запах, бережно опустил его на пол.
— Одевайся, сынок, — и подхватил еще полусонную годовалую дочку. Она прижалась всем тельцем и положила голову мне на плечо, досыпая. Я подошел к большому окну и опять посмотрел на улицу: голые, еще без листвы, деревья высотой почти с пятиэтажный дом; небо с плывущими в городской спешке серыми облаками; отчетливей услышал жужжащий гул автомобилей с трассы Москва — Санкт Петербург; но Храма опять не увидел.
Из кухни выглянула жена:
— Сам проснулся? А то хотела уже будить… Яичница готова, чай подогрей, если остыл. — Жена у меня ярко выраженный жаворонок — встала раньше всех.
— Слушай, такой сон мне приснился. — Жена немного напряглась: она знала, что некоторые мои сны сбываются. — Храм! Богоявленский собор! Плыл прямо по воздуху.
Жена облегченно выдохнула:
— Ты в нем бывал?
— В том-то и дело, что нет. Голос сказал. — Мой ответ прозвучал как-то нелепо — мелькнуло воспоминание о том, как студентами юридического института по обзорному курсу судебной психиатрии мы посещали психиатрическую клинику.
— Чей голос? — спросила жена.
— Не знаю. Может, Божий, — неуверенно ответил я.
Жена улыбнулась, но комментировать ответ не стала…
Выйдя из подъезда панельно-серой пятиэтажки, я быстрым шагом направился в детский сад. Сын, которого я держал за ручку, не успевал за мной, перешел с шага на бег. Я пошел медленнее. Сын, глядя на меня снизу вверх, стал рассказывать про мальчика из группы:
— Ты знаешь, папа, Дима Гусев как прыгнет через лужу. А лужа такая большая, огромная просто…