— И что? — спросил я.
— А еще, он как прыгнет через скамейку!
— Прямо вот такую? — я кивнул в сторону подъезда, мимо которого мы проходили.
Сын посмотрел на скамейку, оценивая своим глазомером:
— Нет, такую маленькую, у нас в садике.
— А читать он умеет? — спросил я.
Сын замолчал.
— Вот! А ты умеешь. И потом, я тебя люблю, а не Диму Гусева, — улыбнулся я.
Через открытую калитку мы вошли на территорию детского сада, прошли по заасфальтированному тротуару, поднялись по лестнице. Навстречу из двери выскочила спешащая на работу чья-то мама. Пропустив ее, мы вошли внутрь здания, подошли к шкафчикам для раздевания: я помог сыну раздеться, повесил в шкафчик курточку, теплые непромокаемые штаны на лямках, положил ботинки, помог застегнуть сандалии.
— Ну, до вечера?
— Пока. — Сын поднял, прощаясь, руку и ушел в группу.
Выдержка моя кончилась, и я почти бегом промчался по дворам пятиэтажек, перебежал через Юбилейный проспект на противоположную сторону, где была автобусная остановка. Подъехал автобус, идущий по маршруту: «Химки — Речной вокзал». Он был переполнен, но надо было ехать, и я втиснулся внутрь…
Я вошел через распахнутые настежь ворота во двор Московского литературного института имени Горького. Высшие литературные курсы размещались на втором этаже флигеля. Начиналась лекция по старославянскому языку. Читал — Горшков Александр Иванович. Я занял место за предпоследней партой. Рядом никого не было, впереди — Миша Волостнов — прозаик из Набережных Челнов, будущий лауреат литературной премии «Москва — Пенне» — старательно записывал лекцию. Он был трудолюбив, и ему так же, как и мне, нравилось учиться на курсах. За одной партой с ним сидела поэтесса из Тувы Лида Иргит. Ей, коренной тувинке, и русский язык казался не таким простым, а тем более старославянский. Но и она внимательно слушала, что-то записывала, пытаясь вникнуть в суть. На второй парте от доски расположилась Валя Пахомова — прозаик и москвичка. Она замужняя, осчастливленная детьми, а потому хозяйственная: мне, иногороднему слушателю, подарила старый, но хорошо работающий утюг. В выходные дни и по праздникам Валя посещала православный храм, и потому старославянский язык ей вдвойне был интересен, и она намеревалась всерьез его изучать — у нее даже учебник по старославянскому языку лежал открытым на той теме, по которой шла лекция…
В дверь аудитории легонько постучали, она открылась, и в проеме появился Виктор Павлович Зуев. Немного пригибаясь, словно опоздавший зритель в театре, но ступая на полную стопу, автор знаменитой книги «Аральский тупик» вошел в класс. Виктор Павлович родился на острове Сахалин, жил в Крыму и Душанбе, а потом окончательно осел в Москве. Он как всегда вызывающе, по-творчески элегантно был одет: пиджак в светлую клетку, поверх белый шарф-кашне и, конечно же, модные очки. Очки на цепочке, как бинокль, висели на груди. Зуев был весьма перегружен: писал и лирические стихи, и хорошие рассказы, и злободневную публицистику. И ему надо везде было успеть: и в Союз писателей, и в Союз журналистов, и в ИТАР-ТАСС, где он работал по договору, — поэтому он часто опаздывал.
За мной, на последней парте, сидел поэт из Чебаркуля Челябинской области Владимир Максимцов…
«Старославянский язык является древнейшим литературным языком славян, — цитировал себя, как по своему учебнику, изданному еще в далеком для нас 1963 году, Александр Иванович. — Первые памятники старославянской письменности относятся ко второй половине девятого века и представляли собой переводы с греческого богослужебных книг. Так и более поздние — оригинальные произведения…»
Я из папки достал общую тетрадь, шариковую ручку. Стал листать тетрадь, ища свободное место для лекции по старославянскому, — у меня была одна тетрадь для всех лекций. Место в тетради, конечно, нашлось, и я стал записывать лекцию:
«На Русь старославянский язык пришел в конце десятого века в связи с принятием христианства как язык церковной письменности…»
И вдруг почувствовал несильный толчок в спину. Выждав момент, когда преподаватель повернулся к доске, я оглянулся.
— Ты можешь не крутиться? — с извиняющейся улыбкой, шепотом произнес поэт Максимцов.
— А что? — не понял я.
— Нетленку пишу, — опять улыбнулся поэт Максимцов. — За твоей спиной.
— Ну если дашь почитать — тогда смогу. — Я повернулся назад, пошире раздвинул плечи и откинулся на спинку стула.
«…Система согласных звуков. По своему составу в старославянском языке имелись те же согласные, которые известны современному русскому языку. Однако некоторые из них требуют особых замечаний. Согласные звуки Р и Л в старославянском языке могли выступать как слогообразующие, то есть приближаться по своей звучности к гласным звукам и так же, как гласные, образовывать слог», — Александр Иванович подошел к доске, взял мел. — Например: влъкъ — волк. Гласный произносим до согласного, а для обозначения слогообразующей функции после согласных Р и Л, — как вы уже поняли, уважаемые слушатели, писали Ъ или Ь…