— Ниче, сёдня можно, — успокаивая, говорил батя. Обычно неразговорчивый, он продолжал: — И дед твой, Ванька, воевал. С япошками. И отец его, мой, стало быть, дед. С турками…
Младшие братья Колька, Петька и Сережка смотрели на Ваню с завистью — им кто-то рассказал, что в армии кормят борщом с мясом и каждый день дают масло. А уж про настоящие кирзачи, которые получают послужившие солдаты, они даже и верить отказывались: на их небольшую деревню найдется лишь пара настоящих сапог, а тут многие тысячи солдат — разве на такую ораву напасешься?!
Ваня глотнул самогону, во рту зажгло — непривычен он был еще к этому зелью, деревянной ложкой черпанул брусники.
— Ну, пора. Через два года вернусь, — Ваня обнял матушку, кивнул бате. — Отслужу, пойду к тебе в кузницу. — Подхватил холщовый мешок с печеной картошкой да горбушкой хлеба из отрубей, перекинул его через плечо и шагнул за порог.
2
В армии Ване понравилось. Ему все давалось легко: и ранние подъемы, и физические нагрузки, и стрельбы, и даже строевая подготовка. Ко всему этому, кроме строевой, он был приучен с раннего детства: от зари до зари носился по тайге, знал все речки и озерца в окрестностях деревни, метко стрелял из батиной берданки рябчиков, глухарей и уток, пока ружье не изъял оперуполномоченный из райцентра, а став чуть старше, вместе со взрослыми работал на колхозном поле, потому что в кузницу батя его пока не пускал — силенок у пацана было маловато. Ваня был в батю — молчалив и исполнителен, а это всегда ценилось в армии. И у парня началась армейская карьера: его назначили вторым, а потом и первым номером пулеметного расчета РПД. И это в то время, когда у многих новобранцев были винтовки еще с Первой мировой.
22 июня сорок первого года был обычным воскресным днем: подъем на полчаса позже; после завтрака — короткий инструктаж старшины минометной батареи, в охранении которой служил Иван, о том — чем должен заниматься боец в личное время; затем — два часа личного времени, которое рядовой Соловьев посвятил написанию письма в родную деревню; потом час, по-воскресному расслабленной и без обычных придирок, строевой на плацу перед казармой с пением:
После строевой — подготовка к обеду: можно было не спеша посмолить махорку и, завалившись на зеленую травку, отдающую в жаркий день окружающему миру дальневосточной тайги и сопок свой неповторимый аромат, поглазеть в синее, уходящее в космос, небо, помечтать о доме. Обед. Опять по-воскресному неспешный и почти по-домашнему уютный с безобидными шутками и подтруниваниями. В послеобеденное воскресное время жизнь на батарее и вовсе затихала: можно было в отсутствие командиров даже прилечь на кровать поверх одеяла, но Иван любил уходить в сопки, на всякий случай предупредив второго номера, чтобы побыть в одиночестве.
И в это воскресенье он пошел уже знакомым маршрутом. Перескочив через ручей и обогнув заросли фундука, Иван взобрался на огромный плоский камень, снял гимнастерку, стянул сапоги, распеленал портянки, несмотря на то что они были чистые и сухие, разложил их проветриваться, и сам улегся на горячий камень, улыбаясь от приятных ощущений.
Отсюда, с камня, открывался вид на дальние сопки, за которыми тек Амур. За рекой же был враг. Иван никогда не видел живого японца, но по рассказам деда знал, что это серьезный и фанатичный враг. Знал он и то, что японцы захватили не только китайские земли, но и наш Порт-Артур, и Дальний, где воевал его дед в начале века, и Сахалин, и Курилы.
Иван лежал и думал об этом, и ему было обидно и непонятно: как мог его дед — крепкий, жилистый и в свои семьдесят лет — проиграть японцу?
Его размышления неожиданно прервал прибежавший второй номер.
— Иван, полундра, — выдохнув, сказал он.
Иван вскочил, натянул гимнастерку, сапоги:
— Бежим.
На батарее внешне все было спокойно: комсостава видно не было, бойцы, расположившись в тени казармы, курили махру, но по малочисленным разговорам и по отсутствию командиров Иван почувствовал — что-то случилось. Перед отбоем личный состав батареи осматривал сам комбат капитан Остапчук. Он был серьезен, молчалив. Потом приказал удвоить боевое охранение. Иван пошел в наряд и лишь на следующий день узнал о провокации на западной границе. О том, что началась полномасштабная война с Германией, он узнал лишь через неделю и сразу, как и большинство на батарее, написал рапорт об отправке на Западный фронт. Ему, комбату Остапчуку и еще половине личного состава отказали — японская граница была под боком. Ивану присвоили младшего сержанта и вменили в обязанность обучать присланных на батарею новобранцев.