— Господи, спаси и сохрани моего внука, не дай прерваться роду нашему — Соловьевых!
Потом у Петьки была Чечня и бой на перевале. От роты осталось только двое. Петька погиб.
Похоронив внука, старик, надев сохранившуюся с времен Отечественной войны гимнастерку с сержантскими погонами и нацепив все ордена и медали, лег умирать. Смерть не брала — знать, жизненная сила предков, создавших огромную, раскинувшуюся от океана до океана империю, и выживших на этих суровых пространствах, была так сильна, что и в восемь десятков лет, когда все было в жизни порушено и когда уже ничего изменить было нельзя, не давала умереть.
Старик лежал на диване сутки, двое… Утром третьего дня в дверь квартиры неожиданно позвонили. Старик вставать не спешил: он никого не ждал. У дочери, которая лечилась в стационаре после похорон единственного сына, были свои ключи.
Старик подумал, что ему показалось, и снова закрыл глаза, но в дверь опять позвонили. На этот раз настойчиво, продолжительно, отчаянно. Старик медленно поднялся, голова закружилась, но звонок продолжал звонить. Старик медленно подошел к двери, открыл ее.
Перед ним стояла хрупкая, но с большим уже животом девушка, одетая в черное. В ее серых глазах стояли слезы, а в руках была дорожная сумка.
— Я — Надя. Мы дружили с Петей. Там, в Пскове. Хотели пожениться. — Она ступила через порог, уронила сумку и, обняв старика, заплакала. — Петя вас очень любил.
Тувинский заяц
Генеральный секретарь Тувинской народно-революционной партии Салчак Тока, учась в Москве, подружился с одним генералом из соседней Монголии. И вот однажды генерал со свитой прибыл в гости в столицу Тувинской Народной Республики — Кызыл. Генеральный секретарь решил порадовать гостя чем-то необычным. Но чем? Природой генерала не удивишь — в Монголии не хуже; дворцов, памятников архитектуры в Кызыле нет. Да и после красавицы Москвы с ее Кремлем, Красной площадью, собором Василия Блаженного разве можно этим удивить? Остается одно — роскошный стол. Благо при нем служил хороший повар — кореец по имени И Го.
Генеральный секретарь пригласил И Го к себе в кабинет:
— Скажи, дарга[1], чем можно порадовать дорогого гостя? — спросил у корейца Тока.
Повар задумался. Любое блюдо он мог приготовить вкусно, поэтому И Го пожал плечами и тихим голосом сказал:
— Как скажите, Салчак Колбахорекович, а я постараюсь. Вы меня знаете, — со скромным достоинством произнес он.
— Знаю, знаю, — доброжелательно сказал генеральный секретарь. Он не спеша встал с удобного кожаного стула, медленно вышел из-за большого красивого дубового стола, неслышно ступая по толстому ковру с тувинским орнаментом, подошел к повару и фамильярно положил ему руку на плечо. Тока знал этого сухощавого сутулого, но талантливого корейца уже много лет — с тех пор, когда И Го пришел с Сибирской армией командиров Щетинкина и Кравченко в Урянхайский край[2].
— И Го, сколько дней вы шли из Красной республики Степного Баджея до Белоцарска[3]? — задал генеральный секретарь традиционный уже в их отношениях вопрос.
Кореец улыбнулся, он знал, что Большой дарга задаст этот вопрос.
— Тридцать четыре, Салчак Колбахорекович.
— Тридцать четыре, — удовлетворенно повторил генеральный секретарь. Он покровительственно улыбнулся своему повару, снял руку с его плеча и не спеша, с чувством собственного достоинства двинулся по ковру, заложив руки за спину. — Знаю, знаю, — задумчиво и доброжелательно повторил Тока… — Баран ему и дома надоел, марал у них тоже водится… Рыба, балычок, икра? — У тувинцев и у монголов эти блюда не в большом почете, хотя, конечно, на столе и они будут — на закуску. — А вот, так сказать, основное блюдо?! Вокруг которого и разговор должен оживиться и чтоб запомнилось оно надолго, — генеральный секретарь замолчал, подошел к широкому окну и посмотрел на серую, сталью отливающую под хмурым октябрьским небом, реку.
В кабинете было хорошо натоплено, но Салчак Колбахорекович зябко передернулся — он, глядя на ледяные воды Улуг-Хема[4], вспомнил, как в детстве в своем урочище ходил на охоту. Не от хорошей жизни, конечно, он пошел на охоту в тот холодный с хиусом[5] день — есть было нечего. И ему повезло — вернулся с добычей. Авай[6] тут же зажарила длинноухого. Он ел зайца, облизывал пальцы, и ему казалось, что в мире нет ничего вкуснее…