Оборваныш смыл грязь и оказался белобрысым русским мальчиком.
— А я думал, что ты китайса, — пошутил И Го. — А звать тебя как?
— Вася.
— Откуда ты, Вася?
— Из Верхне-Никольского Подхребтинского района.
— А родители где?
Мальчик стал смотреть в окно, по щекам потекли слезы.
— А его как звать? — Кореец с улыбкой посмотрел на прижавшееся к нему крохотное существо.
— Васька, — сглотнув ком, вставший в горле, сказал мальчик…
Заяц был крупным. И Го положил освежеванную тушку в чан, залил ее холодной колодезной водой, добавил уксуса. Конечно, можно было сделать проще: сначала отварить зайца, а потом сверху обжарить — так было бы гораздо быстрее, но вкус был бы совсем иным. И Го не мог себе этого позволить. И даже не потому, что ему бы Большой дарга или кто-нибудь из гостей сделал замечание — заяц был бы все равно вкусным, а потому, что со времен работы у богатого корейца Кима (а может быть, это было у него врожденным?) он привык все делать на совесть — чтобы не было возможности даже в мыслях, даже во сне себя в чем-то упрекнуть.
Через три часа И Го вернулся к зайцу: достал его из чана, нашпиговал тушку бараньим жиром, натер солью, обложил чесноком, луком и только ему известными очищенными и нарезанными кореньями, полил маслом и поставил в духовку жарить.
— Вася, прикрой поддувало и пока дров не подкладывай, — сказал он своему помощнику.
Во время жаренья И Го поливал зайца с ложки соком, образовавшимся на противне.
Наконец заяц был готов. Повар поставил аппетитную тушку на стол остывать. Оставалось его только переложить на красивое блюдо, украсить зеленью, добавить соуса — и можно есть. К зайцу И Го решил приготовить не менее пяти соусов. Вася во дворе рубил дрова, поэтому он сам пошел в кладовую, где хранилась провизия, чтобы выбрать нужную для особого привкуса соуса траву, которая в засушенном виде пучками висела под потолком.
И Го был доволен собой: и заяц прожарился равномерно и в меру, и трава у него была заготовлена впрок, и порядок у него был отменный и на кухне, и в кладовой, и помощники у него хорошие: мешки все целы, не прогрызаны, да что там говорить, мышами здесь даже и не пахло, и Васе уже можно поручать готовить некоторые блюда самостоятельно — хороший парень: аккуратный и уважительный — настоящий повар получится… И Го задумался:
«Вот и старшая дочка Аришка подрастает, симпатичная, вся в мать, не успеешь оглянуться, и уж замуж невтерпеж. Это и хорошо. Лишь бы парень хороший достался. Вот Вася. Хоть и русский, а работящий, как кореец, — И Го вздохнул. — Вот только жить им негде».
И Го давно уже собирался поговорить с Большим даргой, чтобы ему помогли с кругляком да разрешение дали на строительство. Лучше на том же месте. Поставил бы сруб вокруг землянки, крышей накрыл, окна пропилил, рамы вставил, а там бы разобрал старую землянку, пол настелил, а на месте землянки погреб бы вырыл. Всем бы места хватило и Аришке с Васей.
— Ну все, сегодня пусть гуляют, зайца едят, а завтра пойду к самому Токе, — решил для себя И Го.
Повар выбрал траву для добавки в соусы, наложил в ковшик густой сметаны, вернулся на кухню и, еще закрывая за собой входную дверь, услышал знакомый звук. Звук, к которому он привык за много лет и поэтому кореец И Го не сразу обратил внимание. И Го прошел мимо плиты к большому столу, поставил на него ковшик со сметаной, положил пучок травы и лишь после этого посмотрел в ту сторону, откуда раздавался звук. Посмотрел и замер от увиденного. Что с ним происходило в это мгновение, можно описывать бесконечно долго, а если коротко: кореец умер — на мгновение, потом сердце опять забилось, бросило в артерии огромное количество крови с адреналином, кровь ударила в голову, и, не помня себя, И Го, схватив разделочный острый нож, рубанул по шее урчавшего от удовольствия кота, пожиравшего зайца.
Когда Вася с охапкой березовых полешек вошел на кухню, он удивился тишине, стоявшей там. Его шеф, которого Вася почитал за приемного отца, хоть и старался все делать без лишней суеты и уж тем более без лишнего шума, своей неутомимой ежесекундной, ежеминутной работой создавал на кухне особую атмосферу созидания, в которой обязательно присутствовали звуки режущего ножа, размешивающей ложки, бульканья варева на плите, шипения на сковороде или потрескивания дров в печи.
На кухне стояла непривычная тишина, и лишь редкие капли, ударяющие о чисто вымытый деревянный пол, словно ход часов, напоминали о том, что жизнь продолжается, что время все равно идет, независимо ни от чьего-либо желания; ни остановить его, ни, тем более, повернуть вспять.