Так я долго сидел перед старинным инструментом, ничего не слыша, кроме этого музыкального эха, да, может, еще вчерашнего оркестра, который наигрывал другую, но тоже финальную мелодию. Я чувствовал, что меня охватывает ненависть к отвратительному и бессмысленному убийству, к этому безумцу с его дешевым терроризмом... Но тогда я не понимал, до чего смешной была даже моя ненависть.
Затем я медленно прошел через банкетный зал, через скрипящие двери в буфетную и очутился в кухне. Здесь я заметил, что другая внутренняя дверь приоткрыта. Очевидно, она вела в подвал, потому что за ней виднелась выбеленная известкой стена. А затем, шагая по коридору к заднему крыльцу, я вдруг лицом к лицу столкнулся с Банколеном. Он внезапно появился из подвала. В кухне, где было довольно темно из-за опущенных занавесок на окнах, думаю, он вряд ли меня заметил - взгляд у шефа полиции был отсутствующий, а на лице играла хитрая, торжествующая улыбка. Он прошел мимо меня, как привидение, и исчез в двери, ведущей внутрь дома.
Что ж, меня это не касается! Не мое это дело, думал я, открывая дверь и выходя в сад, расположенный за домом. Но даже там, в тени высоких тополей, тянущих ветви к уходящему солнцу, мне не удалось избавиться от ощущения нереальности. На скамье я увидел мисс Шэрон Грей.
Серый твидовый костюм какого-то мужского покроя совсем не подходил к ее аппетитно-женственной фигуре. На блестящих черных волосах красовалась маленькая серая шляпка. Она сидела на скамье, опершись подбородком на согнутые руки и царапая гравий мыском туфли, и было странно, что даже с такого расстояния я видел черную полоску ее ресниц. Я собирался потихоньку ретироваться (зачем без нужды беспокоить женщину?), но она услышала мои шаги на крыльце и подняла голову.
Даю слово - невозможно равнодушно и беспристрастно судить об этой девушке. Взгляд янтарных глаз утратил рассеянность. Она узнала меня, и ее губы странно шевельнулись. Не зная, что делать, я нерешительно приблизился. Я совершенно ничего не соображал, неожиданно оказавшись перед ней. Затем вдруг почувствовал на себе ее холодный, колючий взгляд.
- Я думала, вы сдержите свое слово,- с неожиданной горечью произнесла она,- но вы его не сдержали. Не сдержали! Вы сказали, что за мной не будут следить! А за мной следили, я это видела.
- Но послушайте!- горячо возразил я.- Это был не я, это Банколен. Я ничего не знал. Я не знал, что за вами собираются...
- Вы так же безразличны к честности,- добавила она,- как и к правилам грамматики. Вы такой же противный, как и были, когда вы... когда в первый раз пришли туда и... и...- Два полукружия цвета темного золота низко опустились на ее щеки; они сверкнули, когда она сердито отвернулась, теребя носовой платок.
Я сердито подумал: "Отлично, тогда можете проваливать!" - поэтому сказал:
- А что еще важнее, если бы прежде всего вас там не было...
- Вот это мне нравится!- воскликнула она, распахнув свои янтарные глаза.- И вы говорите это мне... Как будто вас беспокоит мое положение...
В потемневших глазах было не удивление, а враждебный вызов. Все поблекло перед этим доводом - деревья, цветы, солнечный свет... Мы извергали какие-то несвязные заклинания и оправдания, пока внезапно не замолкли, совершенно испуганные. Тишина длилась долго. Я успел вернуться к реальности и тогда понял, что до-прежнему гляжу в растерянные глаза незнакомки.
Мы рассмеялись. Когда напряжение спало - это было похоже, как будто мы поднялись из глубокой и черной шахты,- теплый порыв ветра принес с собой запах цветов. И мы снова слышали все звуки прекрасного весеннего вечера, ощущали влажный аромат лилий, с восторгом следили за желтой пчелой, кружащей над цветами, за теплыми лучами закатного солнца, ласкающими гравий. Мы смеялись, как будто в этом саду нашли облегчение. Она протянула руку и сказала: "Как поживаете?" - а я, как последний дурак, промямлил: "Великолепно!" - и уселся рядом на скамейку.
В разговоре с этой девушкой я забыл обо всем, кроме нее самой. Я любовался ее лицом и жестами, вдруг вспыхивающим румянцем на щеках, затененными густыми ресницами глазами, которые смотрят, проникая взглядом в твою душу. Я вслушивался в ее вибрирующий низкий голос, и мой мозг оказывался во власти того, что можно назвать пределом мечтаний. Мы говорили о самых разных избитых вещах, я даже не помню, о чем конкретно. Разговор наш время от времени прерывался в том нерешительном ощущении разделяющего нас барьера, о котором никто не упоминал и который мог быть разрушен в любое мгновение. Но ни я, ни она не решались это сделать.
И вдруг Шэрон сказала:
- Я пришла сюда сегодня - иногда хочется побыть в одиночестве, наедине со своими мыслями,- и произошла очень неприятная история,- она неопределенно мотнула головой,- я имею в виду, там. Мне было интересно, почувствую ли я что-нибудь в связи с этим домом. Не могу объяснить... хотелось просто посидеть здесь, может, набрать Цветов... или найти что-нибудь, что напоминало бы мне о нем теперь, когда его не стало... Вы не поймете, но все такое пустое...- Девушка замолчала, стараясь подыскать нужные слова.-Понимаете, когда человек умирает, вы больше его не чувствуете. Вы уже не думаете о нем как о продолжающем жить там.- Она указала на небо.- Такое впечатление, будто он и не жил вовсе, понимаете? Его больше не существует. Вы пытаетесь представить его себе и никак не можете. Он предстает перед вами только как образ из фильма. Интересно, что же со мной произошло? Он уже ничего для меня не значит...
И снова этот голос женщины, которая словно в трансе пытается обвинить себя, но ей это не удается... подчеркивание некоторых слов, глубокое раздумье в янтарных глазах, чувство удивления и почти причастия к невидимым и скрытым вещам. Затем она посмотрела на меня, как будто изучала, и в этом взгляде что-то промелькнуло.