Кэссиди расхохоталась.
- Помнится, ты сам сказал мне, что всех литературных редакторов нужно выстроить перед стенкой и расстрелять.
- Ты ведь не простой редактор, Кэсс, и ты это отлично понимаешь. Позволила бы мне хоть словечко замолвить, и не пришлось бы тебе торчать в такой дыре...
- Я очень люблю Балтимор, Шон, и мне здесь очень хорошо.
- Приезжай ко мне, заинька. - В голосе её отца зазвучали льстивые нотки. - Тебе ведь отдохнуть надо. Да и в отпуске, наверное, давно не была. Мабри тоже без конца о тебе спрашивает. Она так за меня переживает, глупышка.
Кэссиди навострила уши - неясная тревога, мучившая её с первой же минуты их разговора, вдруг вгрызлась в её нутро острыми зубами.
- А почему она переживает?
- Да простуда никак не проходит, - небрежно ответил Шон. - Я все твержу ей, чтобы не говорила глупостей, но Мабри не унимается. Это она настояла, что я должен тебе позвонить.
Что ж, этому Кэссиди уже готова была охотно поверить - Шон никогда не звонил кому-либо по собственной инициативе.
- Признайся, - спросила она. - Зачем я тебе на самом деле понадобилась?
- Ну ты у меня просто Фома неверующий, - рассмеялся её отец. Приезжай... пока не поздно.
И в трубке послышались короткие гудки. Кэссиди хмуро уставилась на нее, моргая ресницами. Затем со словами: "Лишь бы выпендриться, заразе!" повесила трубку.
Нет, больше на его штучки она не поддастся. Прежде Шон - умелый манипулятор - всегда добивался от неё того, чего хотел. Кэссиди не спроста так старательно отгородилась от него - духовно и физически. Шон был ненасытен - он поглощал с потрохами любую личность, имевшую неосторожность сколько-нибудь сблизиться с ним; во всяком случае - личность, воля которой уступала его собственной. Кэссиди с превеликим трудом удалось завоевать свою независимость, которую она теперь старалась блюсти как зеницу ока.
История о том, что Шон заболел была, разумеется, очередным вымыслом. Никогда ещё в своей жизни Шон О'Рурк не проболел и дня - микробы, видимо, опасались с ним связываться. Этот приземистый, вспыльчивый и здоровый как бык мужчина буквально продирался по жизни, оставив за плечами пятерых жен, троих детей и бессчетное количество бестселлеров, с поразительной, неуемной и воистину юношеской страстью к авантюрам. Ребенком Кэссиди боялась отца до паники - теперь же научилась, сохраняя спокойствие, держаться настороже.
И вот теперь она ему понадобилась. Устоять перед этой мыслью было трудно, несмотря даже на эмоциональные опасности, которые таила для неё предстоящая встреча. По-видимому, дело касалось писательских дел Шона ничто другое его в жизни не трогало.
Кэссиди уже мысленно составила для себя план действий. Визита в отцовскую квартиру на Парк-авеню, которую он занимал вдвоем с Мабри, она ничуть не опасалась - ездить на себе отцу она уже не позволяла, а на Ричарда Тьернана ей было, по большому счету, наплевать. Даже, если этот злодей и вращался на орбите Шона, Кэссиди сомневалась, чтобы ему было до неё хоть какое-то дело.
Она была не из той породы, которая вдохновляет убийц на преступление.
Черт побери, она уже совсем опоздала в ресторан... В Балтиморе стоял довольно теплый март, и Кэссиди уже предвкушала наступление весны; поездка в Нью-Йорк совершенно не входила в её планы. Впрочем, тут уж ничего не попишешь. С детства беззаветно обожавшая своего невозможного отца, Кэссиди не могла ему отказать. Да, она возьмет несколько дней отпуска и слетает к Шону в Нью-Йорк, чтобы лишний раз убедиться, что старый лис жив и здоров. Выведает, что ему на сей раз понадобилось, скажет "нет", прошвырнется по магазинам и возвратится в Балтимор.
Все, казалось бы, просто. Проще пареной репы. Но почему тогда её грызет это мрачное предчувствие?
Может быть, лучше выкинуть из головы просьбу отца, махнуть куда-нибудь на Карибское море и недельку понежиться на солнышке, разгоняя накопившиеся за зиму тоску и усталость?
Нет, Карибы подождут - во-первых, Кэссиди не хотела потакать депрессии, всякий раз охватывавшей её в это время года, а во-вторых, прекрасно понимала, что лишь безнадежно испортит себе отпуск, всю неделю тревожась за отца.
Да, похоже, выхода нет - придется лететь в Нью-Йорк. Кэссиди лишь уповала на Господа, что отец не вовлечет её в очередную сумасбродную затею.
Маньяки-убийцы и психопаты никогда её не привлекали. В отличие от отца, Кэссиди предпочитала сталкиваться с мрачной изнанкой жизни лишь на книжных страницах. Поэтому она всерьез надеялась, что и знакомство с Ричардом Тьернаном ограничится для неё лишь чтением соответствующего романа.
* * *
- Отстань, Мабри, - недовольно отмахнулся от своей пятой жены Шон О'Рурк, урожденный Джон Роурки. - Знаешь ведь: я терпеть не могу, когда надо мной причитают.
- Я ничуть не причитаю, - проворковала Мабри, привычным движением сбрасывая с худенького плечика шелковистую прядь белокурых волос. - Я просто говорю, что, если твое состояние не улучшится, то я бы на твоем месте либо сходила к врачу, либо перестала рычать на меня без всякого повода.
- Черт возьми, я вовсе на тебя не рычу, - свирепо прорычал Шон. - Я только спросил, когда должна приехать эта чертова Кэссиди, черт бы её побрал!
- Ты сегодня спрашиваешь об этом уже в третий раз, - с убийственным спокойствием заметила Мабри. - И в третий раз отвечаю: не знаю. Я, кстати, вообще не уверена, приедет ли она. Я сама позвонила ей и внесла свою лепту в уговоры, однако Кэссиди - штучка себе на уме, сам знаешь.
- Чтоб её приподняло и хлопнуло! - смачно процедил Шон. - Ты сказала, что я болен?
- Я сказала именно то, что ты мне повелел. Что ты простудился, однако выздоровление по непонятным причинам затягивается, и что ей лучше бы приехать навестить тебя.
- А она - что?
- Нечто невразумительное. Ты должен сам это понимать, Шон - нельзя требовать от людей, даже самых близких, того, чего ты в свое время сам им не дал.
- Кэссиди меня не предаст, - убежденно сказал он. - Она верная, надежная и совершенно не злопамятная.
- Ты пользуешься тем, что все тебя прощают, - промолвила Мабри. - Но в один прекрасный день людям это надоест.
- Господи, Мабри, давай обойдемся без твоих нотаций, - поморщился Шон. - Я знаю свою дочь лучше, чем ты. Она приедет. Меня интересует только когда?
Допив свой чай с женьшенем, Мабри отставила чашку.
- Боюсь, дорогой, что тебе впервые в жизни понадобится запастись терпением, - ядовито произнесла она.
Шон метнул на неё испепеляющий взгляд, но Мабри сделала вид, что не заметила его, и взялась за газету; её прелестное лицо казалось совершенно безмятежным.
- Если ты меня не поддержишь, мне придется поискать поддержку в другом месте, - капризным голосом сказал Шон О'Рурк.
Ответ Мабри остановил его уже в дверях.
- На твоем месте я была бы чуть поосторожней со своим новым любимцем, - нежнейшим тоном молвила она. - Он может оказаться не столь благовоспитанным, как ты думаешь.
Шон хрипло рассмеялся.
- Именно это меня и вдохновляет, Мабри. За тиграми куда интереснее наблюдать, чем за домашними кошками.
- Смотри, как бы ты не зашел слишком далеко.
- Непременно, - ухмыльнулся Шон.
* * *
Лежа на кровати, он с головой погрузился в свои мысли. Еще в тюремной камере он приучился таким образом ускользать от действительности; при этом лишь бренная оболочка его тела покоилась на тонком матрасе, тогда как душа плавно парила в облаках. Под бетонными тюремными стенами эхом прокатывались неясные звуки - голоса, лязг металлических дверей, звяканье ключей и монет - но ничто это не тревожило его свободного парения в воздуха.
Он настолько приучил себя отключаться от бытия, что мог сделать это буквально в любую минуту - это получалось у него чисто инстинктивно, бессознательно. Разумеется, воссоздать тем самым себе алиби он не мог, да и не стремился - убеждать суд присяжных в своей невиновности в его планы не входило. Его интересовало лишь одно: как бы побыстрее со всем этим покончить.
Был даже миг, когда он всерьез подумывал о том, чтобы признаться, но лишь остатки инстинкта самосохранения, теплившегося в самом дальнем уголке мозга, удержали его от этого пагубного шага. Признание безвозвратно отрезало пути назад. Лишь храня молчание или напрочь все отрицая, он мог надеяться посеять в умах присяжных хоть крупицу сомнения.