- Харпер…
- Нет! Послушай, у нас с Келс очень шаткое положение в Нью-Йорке. Мы хорошо прописали в контракте все, что касается наших отношений внутри телестудии, но если большая часть зрителей узнает об этом, нас уволят в мгновение ока. Беременные лесбиянки не повышают рейтинги у телезрителей. А у продюсеров, которые женятся на беременных дикторах-лесбиянках, очень короткая карьера. Это семейная тайна, мама. И даже твой комитет не должен знать о нас.
- Но в обществе никогда не поменяется отношение к геям, если такие пары, как ваша, будут таиться.
- Черт возьми, мама! Нет! Я ни в коем случае не буду рисковать жизнью, здоровьем или репутацией Келси. Если ты не согласна с моим мнением, хотя бы уважь это.
- Я не знала, что ты так все воспринимаешь, - тихо говорит мама подавленным голосом.
- Что все? – Мое негодование все еще не утихло. – То, что являясь гей-символом нашей семьи, я возражаю сообщать об этом во всеуслышание? Или же то, что я хочу защитить женщину, которую люблю? Или же то, что я устала оттого, что ко мне относятся по-другому, хотя говорят, что нет? Что из этого?
- Это не так, Харпер.
- Правда? Но я воспринимаю это именно так.
- Ты особенная, вот и все.
Я фыркаю.
- Отлично. Спасибо, но давай это оставим. Я просто хочу быть самой собой. Я хочу, чтобы обо мне говорили не потому, что я люблю женщин, а потому что я люблю Келс и нашего ребенка и нашу семью. Я хочу, чтобы меня ценили как классного продюсера самой хитовой программы новостей в Нью-Йорке. Я хочу быть кем-то большим, чем представителем гомосексуального меньшинства.
- Ты и есть всем этим, детка. Но я не могу перестать быть твоей мамой.
- Что? – чувствую, как гнев покидает меня после ее нежных слов.
- Неважно, сколько лет твоим детям, мое сердце, ты всегда стараешься их защитить.
Отпиваю глоток молока.
- Ты вступила в этот комитет, чтобы защитить меня?
- Харпер, наше государство явно не собирается этого делать. Твой папа и я – мы так счастливы вдвоем уже почти сорок лет подряд. Мы родили пятеро прекрасных детей, одиннадцать внуков, двое на подходе, и кто знает, сколько их будет еще. Мы с Джонатаном всегда были вместе – в болезнях, в сложных ситуациях, на родительских собраниях, всегда. И одна только мысль о том, что моя любимая девочка не сможет все это испытать, сводила меня с ума.
- И делала тебя немного безумной.
Она смеется, соглашаясь:
- И немного безумной.
- Мама, это должна быть красивая и тихая церемония. Только наша семья. Все должно быть неформально и как можно скорее.
- Звучит прекрасно.
- И я не буду в платье.
Она с упреком смотрит на меня, но уступает.
- Конечно нет, - наконец говорит она. – Это же неформальное мероприятие.
- Я люблю тебя, мама.
- Я тоже люблю тебя, мое сердце.
(гаснет свет)
Часть вторая. Эпизод двенадцатый. Двое лучше, чем один
Слышу, как Келс плачет во сне, и немедленно просыпаюсь.
- Нет! – начинает она метаться по всей кровати. Включаю лампу и оборачиваюсь, чтобы обнять ее. Она борется со мной, царапая мне шею и лицо, и даже отрывает одним ногтем кусочек моей кожи. Но мне все равно. Она нуждается во мне. Боже, ей уже несколько недель не снились плохие сны.
Я знаю, что сегодня ей пришлось пройти нелегкий сеанс психотерапии с доктором Шервин, но я даже не подозревала, насколько там все плохо. Сегодня вечером она была тихой и в плохом настроении, но явно избегала любых обсуждений. Наверное, мне надо было постараться разговорить ее.
- Келс, детка, это Харпер. Я держу тебя, - негромко шепчу ей на ухо, стараясь не напугать ее еще больше. – Ты в безопасности. Все закончилось. Ты дома рядом со мной. – Я стараюсь успокоить ее, крепко прижимая к себе и укачивая. Она вцепилась в мою одежду и всхлипывает, разбивая мне сердце. – Давай же детка, просыпайся. Ты в безопасности.
- Я убила его, Харпер, - рыдает она у меня на груди, держась как за соломинку.
- Шшш, любимая. Все в порядке.
Келс отрицательно качает головой:
- Нет, не в порядке. Ты знаешь, почему я убила его?
Как я могу дать ответ на такой вопрос? Поэтому я предпочитаю хранить молчание и глажу ее по волосам и шепчу что-то бессвязное.