Геннадий Александрович Пискарёв
Под пристальным взглядом
© Пискарёв Г.А., 2010
Вместо предисловия
В строю бессмертных
Автор книги, не участник войны, писал о людях войны в мирное время. Его герои в основном простые обыкновенные люди, которые в общем-то не были окружены особым вниманием, а сами не рвались на трибуны и митинги. Но все они видели в лицо самую страшную в истории человеческую бойню, нередко собственной смертью попирая смерть. О них, о их чувствах и думах с предельной честностью поведал писатель читателю, пусть даже в виде небольших зарисовок и заметок не из «фронтового блокнота». Тихие его герои были жертвами и истинными творцами истории. Они с полным основанием могли бы повторить слова Константина Симонова: «Да, нам далась победа нелегко. Да, враг был храбр. Тем больше наша слава!» И уж, конечно, они по праву должны занять достойное место в строю бессмертных.
Автор книги стремится донести до читателя так же ещё одну не мало важную мысль. Россия две трети своей истории провела в сражениях. Обескровленная, опустошённая, она не раз оказывалась после них на краю гибели. Во всяком случае злорадных пророчеств и поминальных слов со стороны малодушных граждан и ворогов на этот счёт хватало в избытке.
Но Россия не погибла!
По воле Божьей, согласно утверждению великого русского философа Ивана Ильина, страна умела «незримо возрождаться в зримом умирании».
Далёкое прошлое – славное и трагическое, сегодняшний нелёгкий день – неопровержимое подтверждение этого удивительного опыта.
Абубакар АРСАМАКОВ
президент Московского индустриального банка
Часть I
За что боролись
О том ли речь, страна родная,
Каких и скольких сыновей
Не досчиталась ты, рыдая,
Под гром победных батарей!
Под пристальным взглядом
Они, оставшиеся в живых моряки с недавно подорвавшегося на мине тральщика, шли в атаку в бескозырках и наспех натянутых поверх полосатых рубашек защитных гимнастерках. Краснофлотец Михаил Пискарев бежал впереди с автоматом наперевес, крича какие-то отчаянные слова, и, как во сне, не слышал своего голоса. Вдруг желтые брызги, выскочившие из ствола фашистского пулемета, хлестнули, будто осколки разбившегося солнца, по широкой его груди и он упал лицом в жесткую, зеленую от злости траву.
Он смотрел на меня в детстве каждое утро с фотографии, висевшей на янтарной сосновой переборке дедова дома, куда в летнюю сенокосную пору, чтобы я не остался без надзора, меня еще с вечера приводила мать. Его фотография среди многих других висела первой. Видимо, потому, что погиб он первым из шестерых дедовых сыновей. Остальные пятеро потом – кто на родной советской земле, а кто и за пограничными столбами Отечества, освобождая народы Европы от гитлеровского ярма.
Шесть братьев, шесть дедовых сыновей, один из которых мой отец, – в числе двадцати семи миллионов… Огромны потери, огромны печаль и скорбь. Огромна и память. Память народа, каждой нашей семьи, каждого человека.
Не каждого из нас непосредственно обожгла война, но в нашем селе жили дети изнуренного блокадного Ленинграда, на наших глазах почтальоны приносили солдатские треугольники и казенные конверты, из которых так часто выпадало бездонное горе. И видели мы, как даже на слезы не было отпущено времени тогда нашим старшим сестрам и матерям, отдающим последние силы фронту. Онемевшими от безумного горя увидели их после войны стоящими у железнодорожных перронов, мимо которых шли поезда, несущие счастье победы и великую радость встречи кому-то из жен и мужей, женихов и невест, отцов и детей.
Не каждого из нас непосредственно обожгла война, но отблеск ее кровавый есть в лицах и наших. Каждого жжет память о невернувшихся с фронта.
– И вдвойне она жжет того, кто прошел войну и остался живым, – это сказал мне как-то человек легендарной биографии, один из первых председателей двадцатипятитысячников Михаил Федорович Ткач. Прошедший горнило войны, тяжело израненный, он и в тогдашние свои 79 лет оставался в строю – по-прежнему возглавлял колхоз. И как! Хозяйство его считалось одним из лучших в округе, а сам он был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда. Не память ли о погибших товарищах давала силу этому человеку, заставляя его работать с завидной энергией и упорством? И не в этом ли виделись нам истоки величия нашего, гордости и уверенности? Не случайно сказал мне уже сын Михаила Федоровича – колхозный бригадир, Ткач Валерий: