— Так, — подтвердил Хаджумар.
— Вспоминая Саханджери, присматриваюсь к тебе — есть в вас нечто такое, что заставляет быть скромными и одновременно уверенными в себе, точно всем хотите внушить: мы знаем себе цену… Твои земляки специально развивают это чувство собственного достоинства или оно в крови у вас?
Хаджумар неопределенно пожал плечами, не зная, что ответить, и поспешно встал, ибо на пороге показался невысокий мужчина. Он быстрым настороженным взглядом окинул наркома и Мамсурова, как бы прикидывая, что его здесь ожидает, и, успокоенный, шагнул в комнату. Подчеркнуто плотно, нажав на дверь обеими руками, прикрыл ее, вытянув шею, прислушался, не различимы ли здесь голоса, раздающиеся в соседней комнате. Убедившись, что в общем гуле ничего не разобрать, Ежов довольно улыбнулся и посмотрел на наркома, точно ожидая похвалы за такую предусмотрительность, ибо в помещении находился посторонний человек, которому не следует слышать то, о чем говорят члены правительства. Он явно страдал из-за малого роста и, чтобы как-то скрасить его, носил туфли на широкой подошве.
— Садись, — коротко бросил нарком.
Ежов аккуратно опустился в кресло, выпрямил стан.
— Ты… сел? — в гневе всем телом обернулся к нему нарком.
Ежов недоуменно посмотрел на него и торопливо встал.
— Вы предложили сами, — напомнил он.
— Не ТЕБЕ! — оборвал его нарком. — Не тебе! — и кивнул оторопевшему от такого поворота разговора Хаджумару: — Я предложил сесть тебе. Занимай свое место, Хаджи.
Мамсуров не верил своим ушам. Неужели это и есть тот самый Ежов, чье имя произносится шепотом, с оглядкой? Чья зловещая тень маячит повсюду, вызывая у людей реакцию, близкую к страху? Казалось, власть его беспредельна, поступки бесконтрольны. И вдруг с ним говорят таким тоном! При нем! Если у Ежова до сих пор не было серьезной причины преследовать Хаджумара, то теперь есть: ведь это он, Хаджумар, стал и поводом резкого нагоняя и очевидцем его. «Может, мне уйти», — подумал Хаджумар и обратился по-военному:
— Товарищ маршал, разрешите выйти?
Нарком сердито повел бровью, жестко скомандовал:
— Садитесь!
Хаджумару было неловко, он не смел взглянуть на Ежова, мгновенно выпрямившегося, прижавшего 7— по уставу! — руки к бедрам, евшего глазами лицо маршала.
— Вот так, — удовлетворенно сказал нарком и, кивнув на Хаджумара, спросил Ежова: — Знаешь его?
— Я обязан знать всех, кого направляют за кордон, — охотно ответил Ежов, не скрывая гордости за четко поставленную информацию в его ведомстве. — Это племянник врага народа Мамсурова.
«Врага народа» — слова больно ударили по Хаджумару.
— Кого-кого? — не дал договорить Ежову нарком.
— Врага народа, — упрямо опустил голову Ежов.
Нарком опять резко прервал его:
— Человек, которого ты назвал врагом народа, принимал активное участие в революции и гражданской войне. Я с ним не раз. встречался. Не один раз! Тебе это известно?
— Я досконально изучаю биографии людей, с которыми имею дело, — холодно блеснул глазом Ежов. — Саханджери Мамсуров осмелился бросить тень на самого товарища Сталина.
— Это как же?
— Выступая перед активом, он посмел заявить, что товарищ Сталин приглашал его посоветоваться по национальному вопросу, — у Ежова задрожали губы от негодования. — Представляете?! Товарищ Сталин нуждался в том, чтобы пригласить дядю этого офицера посоветоваться! Самобахвальства-то сколько! В президиуме нашелся человек, который ужаснулся сказанному и подсказал Мамсурову, что это не товарищ Сталин приглашал его советоваться, а он, Саханджери, просил товарища Сталина принять его и помочь разобраться в возникших проблемах. И знаете как повел себя этот упрямец? Ему бы внять рассудку и воспользоваться появившимся шансом отвести от себя обвинение. А зазнавшийся Мамсуров побагровел, с размаху ударил кулаком по трибуне и громогласно заявил: «Нет! Не я просился к товарищу Сталину, а он вызвал нас, нескольких нацменов, чтобы услышать наш совет!»
Хаджумар вздрогнул. Да, этот поступок его дядя мог совершить. Он в духе его порывистого, нетерпеливого характера. Так, наверняка, и было… Дядя, дядя, что же ты натворил?..
— Разве этот факт не говорит сам за себя? — повысил голос Ежов. — Разве налицо не типичный пример перерождения личности? И разве я имел право бездействовать?