И вот теперь эта встреча… И с кем?! Поверить в то, что Кильтман не ведал, кто будет сидеть рядом с ним?
Мамсуров, усмехнувшись, произнес:
— Случай опять свел нас.
— Увы, это не случай, — отозвался Кильтман. — Когда организаторы форума посетили меня, уговаривая принять участие, я вдруг вспомнил о вас и выдвинул условие. Им это понравилось — усадить в зале рядом тех, кто воевал друг против друга.
Неужто провокация? Не спеши, Хаджумар, не спеши.
— Но по натуре я стал скептиком: был уверен, что вы не отзоветесь…
Не торопись, Хаджумар. Выслушай, спроси, чем же руководствовался Кильтман, выдвигая условие?
— Все последние годы я мысленно беседовал с вами. — Кильтман пристально посмотрел на Мамсурова. — Провидение нас трижды столкнуло друг с другом.
«Трижды? — усмехнулся про себя Хаджумар. — Ошибаетесь, господин генерал. Пять раз».
— Во имя чего? Меня упорно мучает эта мысль.
— Мы не могли не столкнуться, — кивнул головой Хаджумар. — Вы боролись против идеи, которую защищал я.
Ему вспомнились встречи с Кильтманом и в Испании, и в одной из европейских стран… И вот пятая встреча. И вновь на чужой земле. И он, генерал Мамсуров, мирно сидит сейчас рядом с Кильтманом, не ставшим другим за все эти долгие годы. И он произнес:
— Все наши встречи закономерны. Кроме… сегодняшней.
Кильтман нахмурился.
— Не намекаете ли вы на то, что мое присутствие здесь выглядит несколько… хм… странно?
Хаджумар серьезно кивнул головой.
— Вся наша жизнь, господин Кильтман, была, по сути дела, посвящена другому. Генерал Кильтман и война, генерал Кильтман и пепелища, генерал Кильтман и… простите… смерть — это звучит привычно… Но генерал Кильтман и… мир. Это немыслимо!
— Позвольте! — возразил Кильтман. — Вы тоже генерал, и тоже ходите в мундире, и в руках у ваших солдат были не детские побрякушки, а оружие, которое несло огонь и гибель… Ваша артиллерия тоже стреляла снарядами, ваши Пулеметы посылали очереди свинцовых пуль, ваши самолеты бомбили не шоколадками и тортами, а бомбами, взрывы которых рушили здания и рыли воронки глубиной до десяти метров. Оттого, что оружие находилось в руках ваших солдат, оно не становилось безобидным.
— Да, и мы берем в руки оружие. Мы тоже, когда требуется, нажимаем на курок. Но спросите меня: ради чего? И я отвечу: ради того, чтобы этого больше не было.
— Вы все еще верите, что человечество может жить без войны? — Кильтман не стал скрывать своего изумления, он смотрел на собеседника широко открытыми глазами. — Как можно? Вся история человечества — сплошная череда зла и насилия. Да возьмите те семь десятилетий, что проскочили у нас на глазах. Из года в год насилие усиливалось. Крупные державы поглощали мелкие, сильные личности брали власть в свои руки, заставляли массы поклоняться себе… Это происходит не только в каких-то отдельных странах. Это явление общее, повсеместное… Не перебивайте, пожалуйста, меня. На каждый ваш факт добра я приведу десятки, нет, сотни фактов зла и насилия. В этом — все человечество! Мир содрогается от того, что творится на Ближнем Востоке, в Центральной Америке. Масштабы насилия становятся все глубже, а круг пострадавших — шире. И это характерно не только для международной политики. Посмотрите на деяния мафии, террористов, бизнеса. Группы вооруженных молодчиков бродят по паркам и улицам, грабят стариков и издеваются над женщинами и подростками. Мир всегда поклонялся силе, а теперь вообще не представляет себя без власти сильных над слабыми.
— Наконец я узнаю вас, генерал Кильтман, — произнес Хаджумар. — Вы заговорили своим языком.
— Я всегда говорил своим языком, — гордо вскинул голову Кильтман. — Эти мысли — мои убеждения. Так устроен мир, и ничто не в состоянии его изменить. Говоря вашими фразами: так было, так есть, так будет. Это естественное состояние мира, и я твердо убежден, что шел единственно верной стезей — оружием доказывал, что я и моя отчизна сильны и нам предназначено быть не жертвой истории, а властителями мира.